История создания поэмы без героя. Анализ произведения «Поэма без героя» (Ахматова Анна)
Часть I
Тринадцатый год
(1913)
Di rider finirai
Pria dell’ aurora.
Don Giovanni *
«Во мне еще как песня или горе
Последняя зима перед войной»
«Белая Стая»
_________________________________
* Смеяться перестанешь
Раньше, чем наступит заря.
Дон Жуан (ит.).
ВСТУПЛЕНИЕ
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
ПОСВЯЩЕНИЕ
А так как мне бумаги не хватило
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как снежинка на моей руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись, и там — зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли? — Нет, это только хвоя
Могильная и в накипаньи пен
Все ближе, ближе … «Marche funebre»…*
Шопен
«In my hot youth —
when George the Third was King…»
Byron. *
____________________
* В мою пылкую юность —
Когда Георг Третий был королем…
Байрон (англ.).
Я зажгла заветные свечи
И вдвоем с ко мне не пришедшим
Сорок первый встречаю год,
Но Господняя сила с нами,
В хрустале утонуло пламя
И вино, как отрава жжет…
Это всплески жуткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют…
Нету меры моей тревоги,
Я, как тень, стою на пороге
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный.
Холодею, стыну, горю
И, как будто припомнив что-то,
Обернувшись в пол оборота
Тихим голосом говорю:
Вы ошиблись: Венеция дожей
Это рядом. Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы.
Этот Фаустом, тот Дон Жуаном…
А какой-то еще с тимпаном
Козлоногую приволок.
И для них расступились стены,
Вдалеке завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
Ясно все: не ко мне, так к кому же?!
Не для них здесь готовился ужин
И не их собирались простить.
Хром последний, кашляет сухо.
Я надеюсь, нечистого духа
Вы не смели сюда ввести.
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки,
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет
Страшный праздник мертвой листвы.
Только… ряженых ведь я боялась.
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья
Затесалась. Откроем собранье
В новогодний торжественный день.
Ту полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану,
И других бы просила… Постой,
Ты как будто не значишься в списках,
В капуцинах, паяцах, лизисках —
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо —
Ты — ровесник Мамврийского дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны:
Ты железные пишешь законы, —
Хамураби, Ликурги, Солоны
У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава,
Он не ждет, чтоб подагра и слава
Впопыхах усадили его
В юбилейные пышные кресла,
А несет по цветущему вереску,
По пустыням свое торжество.
И ни в чем не повинен,- ни в этом,
Ни в другом, и ни в третьем. Поэтам
Вообще не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета,
Или сгинуть… да что там! про это
Лучше их рассказали стихи.
Крик: «Героя на авансцену!»
Не волнуйтесь, дылде на смену
Непременно выйдет сейчас…
Чтож вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с этой рамой,
Из которой глядит тот самый
До сих пор не оплаканный час.
Это все наплывает не сразу.
Как одну музыкальную фразу,
Слышу несколько сбивчивых слов.
После… лестницы плоской ступени,
Вспышка газа и в отдаленьи
Ясный голос: «Я к смерти готов».
Ты сладострастней, ты телесней
Живых, блистательная тень.
Баратынский
Распахнулась атласная шубка…
Не сердись на меня, голубка,
Не тебя, а себя казню.
Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
Театральные арапчата
Затевают опять возню.
Как парадно звенят полозья
И волочится полость козья.
Мимо, тени! Он там один.
На стене его тонкий профиль —
Гавриил, или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Ты сбежала ко мне с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать —
Так пляши одна без партнера.
Я же роль античного хора
На себя согласна принять…
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О, мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко? —
Петербургская кукла, актерка,
Ты, один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О, подруга поэтов!
Я — наследница славы твоей.
Здесь под музыку дивного мэтра,
Ленинградского дикого ветра
Вижу танец придворных костей,
Оплывают венчальные свечи,
Под фатой поцелуйные плечи,
Храм гремит: «Голубица, гряди!..»
Горы пармских фиалок в апреле
И свиданье в Мальтийской Капелле,
Как отрава в твоей груди.
Дом пестрей комедьянтской фуры,
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Спальню ты убрала, как беседку.
Деревенскую девку-соседку —
Не узнает веселый скобарь.
И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые —
Полукрадено это добро.
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели,
И томился дежурный Пьеро.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа
Или бой крепостных часов.
Ты не бойся, дома не мечу,
Выходи ко мне смело навстречу, —
Гороскоп твой давно готов.
«Падают брянские, растут у Манташева.
Нет уже юноши, нет уже нашего».
Велимир Хлебников
Были святки кострами согреты.
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью
По Неве, иль против теченья, —
Только прочь от своих могил.
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.
И всегда в тишине морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Потаенный носился гул.
Но тогда он был слышен глухо,
Он почти не касался слуха
И в сугробах Невских тонул
Кто за полночь под окнами бродит,
На кого беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь —
Тот и видел, как стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой не одна.
Уж на лестнице пахнет духами,
И гусарский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит,
Он тебе, он своей Травиате,
Поклониться пришел. Гляди.
Не в проклятых Мазурских болотах.
Не на синих Карпатских высотах…
Он на твой порог…
Поперек..,
Да простит тебе Бог!
Это я — твоя старая совесть —
Разыскала сожженную повесть
И на край подоконника
В доме покойника
Положила и на цыпочках ушла.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Все в порядке; лежит поэма
И, как свойственно ей, молчит.
Ну, а вдруг как вырвется тема,
Кулаком в окно застучит?
И на зов этот издалека
Вдруг откликнется страшный звук
Клокотание, стон и клекот…
И виденье скрещенных рук.
Часть II-ая
РЕШКА
(Intermezzo)
В.Г.Гаршину
«Я воды Леты пью…
Мне доктором запрещена унылость»
Пушкин
Мои редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон…
Как же можно! три темы сразу!
Прочитав последнюю фразу,
Не понять, кто в кого влюблен.
Я сначала сдалась. Но снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел.
И над тем надбитым флаконом,
Языком прямым и зеленым,
Неизвестный мне яд горел.
А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
А ведь сон — это тоже вещица!
«Soft embalmer»*, Синяя птица. /* «Нежный утешитель» из стихотоврения Джона
Китса «Ода ко сну»
Эльсинорских террас парапет.
И сама я была не рада,
Этой адской арлекинады,
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,
Сквозь таинственный сумрак хвой.
Не отбиться от рухляди пестрой!
Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,
И бегут горбуны по крыше,
И цыганочка лижет кровь.
Карнавальной полночью римской
И не пахнет, — напев Херувимской
За высоким окном дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.
Но была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут.
Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут.
Бес попутал в укладке рыться…
Ну, а все же может случиться,
Что во всем виновата я.
Я — тишайшая, я — простая,
— «Подорожник», » Белая Стая » —
Оправдаться? Но как, друзья!?
Так и знай: обвинят в плагиате…
Разве я других виноватей?..
Правда, это в последний раз…
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу
Под укромный противогаз.
Та столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-за строчек
И брюлловским манит плечом.
Я пила ее в капле каждой
И, бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой.
Я грозила ей звездной палатой
И гнала на родной чердак,
В темноту, под Манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли
Прямо в небо глядя, лежал,
И все жаворонки всего мира
Разрывали бездну эфира
И факел Георг держал,
Но она твердила упрямо:
«Я не та английская дама
И совсем не Клара Газюль,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной.
И привел меня сам Июль».
А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу;
Мы с тобой еще попируем
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу.
1941. Январь.(3-5-ого днем)
Ленинград.
Фонтанный Дом.
Переписано в Ташкенте
19 янв 1942 (ночью во время
легкого землетрясения).
ЭПИЛОГ
Городу и Другу
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, —
Я аукалась с дальним эхом
Неуместным тревожа смехом
Непробудную сонь вещей,-
Где свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью тянет он.
…………..
А земля под ногами горела
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука…
Это где-то там — у Тобрука,
Это где-то здесь — за углом.
Ты мой грозный и мой последний,
Светлый слушатель темных бредней:
Упованье, прощенье, честь.
Предо мной ты горишь, как пламя,
Надо мной ты стоишь, как знамя
И целуешь меня, как лесть.
Положи мне руку на темя.
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А не ставший моей могилой
Ты гранитный
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо,
Я с тобою неразлучима
Тень моя на стенах твоих
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах
И на гулких дугах мостов,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я плакать на воле
В чаще новых твоих крестов.
Мне казалось, за мной ты гнался
Ты, что там умирать остался
В блеске шпилей в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц,
Над тобой лишь твоих прелестниц
Белых ноченек хоровод.
А веселое слово- дома
Никому теперь незнакомо
Все в чужое глядят окно
Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
Все мы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась
И над Ладогой и над лесом,
Словно та одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась.
А за мной тайной сверкая
И назвавшая себя — Седьмая
На неслыханный мчалась пир
Притворившись нотной тетрадкой
Знаменитая Ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
Анализ «Поэмы без героя» Ахматовой
Стихотворение «Поэма без героя» — одно из наиболее значительных произведений Ахматовой. Оно создавалось в течение многих лет. Работу над «Поэмой…» Ахматова продолжала до конца своей жизни.
Произведение имеет очень сложную структуру. Оно состоит из трех основных частей. На это указывает авторское название четвертой редакции: «Поэма без героя. Триптих. 1940-1965». В действительности «Поэма…» включает в себя большое количество тем, наслаивающихся и перекликающихся друг с другом.
Основной текст предваряют целых три авторских посвящения. Первая часть носит название «Девятьсот тринадцатый год». Оно отсылает читателя к эпохе молодости поэтессы, когда Россия и весь мир находились в преддверии глобальной катастрофы. Во «Вступлении» Ахматова прямо указывает: «из года сорокового… на все гляжу». За это время она накопила огромный жизненный опыт и способна беспристрастно оценить все перемены, произошедшие с ней и со страной. Не случайно выбраны две исторические точки, за каждой из которых последовали мировые войны.
Эпиграфы к первой главе, представляющие собой выдержки из классических образцов русской поэзии, создают нужную атмосферу далекой эпохи. В воображении Ахматовой возникает своеобразный карнавал (арликинада) из таинственных масок и фигур. Главная героиня принимает участие в этом действии, но сама остается загадкой. Поэтесса утверждала, что ее героиня не имеет реального прототипа. Она скорее «портрет эпохи» дореволюционного Петербурга. Тем не менее в «Петербургской повести» сквозь таинственные и зашифрованные намеки проступает реальная история неразделенной любви и самоубийства молодого поэта (В. Князев и О. Судейкина). Эта трагическая история разворачивается на фоне разыгравшегося маскарада, она является отражением душевных переживаний поэтессы.
От фантастических картин старого Петербурга Ахматова переходит к суровым 20-м и страшным 30-м годам. Вторая часть поэмы («Решка») описывает наступивший «Двадцатый Век» и те необратимые изменения, которые произошли в России. Поэтесса с горечью замечает: «карнавальной полночью… и не пахнет». Произведение утрачивает элементы повествования и становится выражением личной боли и отчаяния. Многие места во второй части были вырезаны цензурой. Ахматова откровенно размышляет о том страшном времени «беспамятного страха».
В третьей части («Эпилог») Ахматова обращается к родному городу, находящемуся в осаде (июнь 1942 г.). Поэтесса была вынуждена эвакуироваться в Ташкент, но расстояние не властно над ее душой. Все мысли Ахматовой обращены к Петербургу. В финале две исторические эпохи сливаются в единый образ великого Города, с которым навсегда связана судьба поэтессы.
Ахматова посвятила поэму всем ленинградцам, погибшим в годы фашисткой блокады города.
Одним из наиболее фундаментальных творений Ахматовой является Поэма без героя, которая охватывает различные периоды жизни поэтессы и рассказывает о судьбе самой Ахматовой, пережившей и творческую молодость в Петербурге, и блокадный город и много невзгод.
В первой части читатель наблюдает ностальгию и путешествие в минувшие эпохи. Ахматова видит как «воскресают бреды» и всплески какой-то беседы, она встречает «гостей», которые являются в масках и представляют собой тени предыдущего времени.
Вероятнее всего поэтесса тут как бы путешествует по волнам памяти и описывает такую ситуацию, когда человек погружается глубоко в образы, вспоминает людей, с которыми общался давно и части из которых больше и не увидеть на этой земле. Поэтому действо приобретает черты своеобразного карнавала и фантасмагории. Завершается эта часть призывом героя, который в поэме отсутствует.
Тему наличности/отсутствия героя продолжает вторая часть, где описывается общение с редактором, который является единственным голосом разума во всей поэме и как бы возвращает читателя к рациональному миру. Он спрашивает как может быть поэма без героя и Ахматова, казалось бы начинает какое-то разумное объяснение, но потом снова кажется возвращается в сон или какие-то грезы, которые далеки от действительности. И тут мысли уводят поэтессу в сторону воспоминаний не собственной биографии и 1913 года, а в сторону рассуждений о культуре в целом и предыдущих эпохах.
В заключительной части поэтесса описывает эвакуацию из города, разрушенную страну и невзгоды войны. Тут основной темой становится родина, родная страна, с которой поэтесса тоже переживала всяческие беды. При этом тут поэтесса говорит о грядущем времени, но не видит там перспектив и ничего достойного, по большей части обращение Ахматовой направляется в минувшие эпохи, она «аукалась с дальним эхом» и такое эхо хотела услышать именно от предыдущих времен и своих воспоминаний.
Безусловно, следует порассуждать, кто является героем в этой поэме и действительно может ли быть поэма совсем без героя. В действительности, герой тут присутствует в какой-то степени, он может быть и родиной, и Петербургом, и самой Ахматовой. Тем не менее, если как-то обобщить и постараться посмотреть на ситуацию более глобально, то героем этой поэмы, несомненно, является поток сознания, который проходит через людей, времена и страны.
Анализ стихотворения Поэма без героя по плану
Возможно вам будет интересно
- Анализ стихотворения На качелях Фета
Стихотворение «На качелях» написано Афанасием Фетом в 1890 году. На тот момент писателю уже исполнилось 70 лет. Это произведение одно из нежных, лиричных творений поэта.
- Анализ стихотворения Где гнутся над омутом лозы Толстого
Стихотворение Алексея Толстого представляет собой небольшую балладу. Интересно, что изначально поэт создал балладу, навеянную «Лесным царём» Гёте. Однако Алексей Константинович сократил свою балладу вдвое, сделав финал открытым
- Анализ стихотворения Державина Соловей
Державин написал свое произведения под названием «Соловей» в 1794 году. Хотя вышла на свет она значительно позднее, но самом содержании оды это обстоятельство никак не отразилось
- Анализ стихотворения Пускай мечтатели осмеяны давно Некрасова
Основная часть любовной лирики Некрасова приходится на период середины его творчества и, конечно, жемчужиной среди всей этой лирики остается так называемый панаевский цикл, который представляет собой рассказ об амурных отношениях с Авдотьей Панаевой
- Анализ стихотворения Петербургские строфы Мандельштама
Осип Эмильевич Мандельштам является истинным творцом и признанным гением в русской литературе. Его поэзия это вздох легкости и ритм переливающихся строк. Это произведение Петербургские строфы было написано в январе 1913 года
Если Луговской и Твардовский, осмысляя с высот «середины века» пути родины и народа, каждый по-своему стремились к возможной полноте воссоздания большой исторической эпохи, отразившейся в человеческой душе, то для Ахматовой характерно прежде всего обращение к трагическим, узловым моментам, где скрещиваются противоречии времени, для нее важно постичь и раскрыть во всей неповторимости их глубинную суть. «Поэма без героя» Ахматовой — уникальное и, наряду с «Реквиемом», пожалуй, самое, значительное произведение середины столетия — создавалась около четверти века.
Первоначальная редакция «Поэмы без героя» (1940—1942, Ленинград — Ташкент) печаталась в отрывках, начиная с 1944 г. Наиболее полной прижизненной публикацией стала ее первая часть — "Девятьсот тринадцатый год", напечатанная в итоговом сборнике "Бег времени" (1965), хотя туда и не вошли две другие части поэмы. И несмотря на то, что в последующие десятилетия в разных изданиях были опубликованы все три ее части, окончательного, канонического текста все же не существует.
Тем не менее известны, опубликованные в 3-м томе 6-томного Собрания сочинений 4 редакции (1943. 1946, 1956 и 1963 гг.), хотя работа над «Поэмой...» продолжалась буквально до последних дней. Четвертая редакция под названием «Поэма без героя. Триптих. 1940—1965», — по мнению специалистов, наиболее полно отражает волю автора.
В 1959 г. А. Ахматова пишет: «Поэма оказалась вместительнее, чем я думала... я вижу ее совершенно единой и цельной». Тем не менее двумя годами позже появляется новая запись: «Поэма опять двоится. ...она так вместительна, чтобы не сказать бездонна».
Эти высказывания и подзаголовок «Триптих», указывающий на трехчастное построение и перекликающийся со словами автора: «У шкатулки ж тройное дно», - говорят об удивительной глубине, многослойности произведения, и об особенностях его свободной структуры.
Основная часть поэмы носит название «Девятьсот тринадцатый год», снабжена подзаголовком «Петербургская повесть». В тот год, последний перед мировой войной, столица Российской империи жила в преддверии грядущих катастроф и перемен. К этой поре своей молодости автор обращается из совсем другой эпохи, обогащенный опытом исторического видения, с некой вершины оглядываясь на прошлое и одновременно предощущая новые испытания. Именно так звучит «Вступление», датированное «25 августа 1941. Осажденный Ленинград».
Первая глава этой части предваряется двумя стихотворными эпиграфами, которые определяют время действия и адресуют читателя к вершинам русской поэзии XIX—XX веков. Вслед за ними идет проза веский текст — своего рода сценическая ремарка. И дальше в авторском воображении (или сне) начинается карнавал (арлекинада): возникает вереница фигур, масок, проходит череда эпизодов, сцен, интермедий — причем все это разворачивается именно внутри прихотливого и целостного лирического монолога.
К.И. Чуковский, назвавший Ахматову Анну Андреевну«мастером исторической живописи» и показавший ее великолепное мастерство, подлинное чувство истории на множестве примеров, в частности, заметил, что настоящий герой в "Поэме без героя" есть, и это - Время. Можно, конечно, по-разному относиться к этому суждению, но, думается, оно нисколько не принижает роли и места лирического героя поэмы, и автора, организующего и определяющего ее жанровую специфику, делающего ее единой и цельной.
Интересно сопоставить с выше приведенными словами К. Чуковского свидетельство самой А. Ахматовой из ее «Примечания» в «Прозе о Поэме»: «Героиня Поэмы (Коломбина) вовсе не портрет О.А. Судейкиной. Это скорее портрет эпохи — это 10-е голы, петербургские и артистические...». Характерно, что здесь речь идет, во-первых, о героине и, во-вторых, об эпохе, как у Чуковского.
Назвав первую часть своего «Триптиха» — «Петербургской повестью», А. Ахматова не только обозначила место действия и соотнесенность с классической, пушкинской традицией, но и указала на особенности ее построения. Здесь действительно есть приметы повествовательного жанра и прежде всего то, что в центре — романтическая история любви и самоубийства юного поэта, «глупого мальчика», "драгунского Пьеро", которого увлекла, а затем изменила ему «петербургская кукла, актерка», «Коломбина десятых годов».
Эта история, данная в отдельных звеньях, смутная и зашифрованная, разворачивается на фоне маскарада и «бала метелей», «бездонной», бесконечно длящейся новогодней ночи. Сами судьбы персонажей (а за ними стоят реальные прототипы: актриса Ольга Глебова-Судейкина, поэт Всеволод Князев) — зеркало переживаний автора. И героиня — «белокурое чудо», «голубка, солнце, сестра» — двойник его души.
Своеобразие «повести» Ахматовой в том, что ее сюжет и конфликт — формы выражения авторского переживания эпохи. Не случайно четыре основных главы этой части, в которых к автору приходят воспоминания — «тени из тринадцатого года», окружены таким плотным лирическим «кольцом», обрамлены Посвящениями, Вступлением, Послесловием. Вместе с тем ощущение эпохи, черты и приметы надвигающихся событий проступают в характерных зарисовках.
Условные «персонажи» (Ветер, Тишина), конечно, тоже лишь двойники авторского лирического «я». Но их появление симптоматично. Они возникают тогда, когда нужно дать наиболее полную характеристику сложного и противоречивого времени, и свидетельствуют, насколько проницательным и углубленным стало у поэта чувство эпохи и истории.
И вот — от фантастического «новогоднего бала метелей», «адской арлекинады», «полночной Гофманианы» и «Петербургской чертовни» с ее первыми жертвами — до зловещих событий, «пыток и казней» конца 30-х годов и всенародной трагедии военных лет.
От чувства обреченности поколения к ощущению неустойчивости и гибельности самого времени — таково движение мысли-переживания. В ходе работы над произведением расширялась его тематика и масштабность, шло углубление в суть исторических событий, постижение связи времен («Как в прошедшем грядущее зреет, / так в грядущем прошлое тлеет...»), понимание сути эпохи, всего XX столетия.
Во 2-й части поэмы - "Решка" - представление об эпохе еще более расширяется и одновременно конкретизируется, показывая, каким обернулся "Настоящий Двадцатый Век" в судьбе самого поэта и многих людей.
Здесь уже нет каких-либо элементов повествовательности — все подчинил себе лирический голос автора, который звучит с предельной откровенностью, особенно в строфах, ранее опущенных и замененных точками по цензурным соображениям. И особенно впечатляющ финал "Решки" — прямая перекличка с «Реквиемом» в двух последних строфах, предваряемых авторской ремаркой: «(Вой в печной трубе стихает…)».
Эта часть поэмы («Решка») в значительной степени представляет разговор с различными собеседниками: с непонятливым редактором, с читателем-другом, наконец, с таким условным персонажем, как «столетняя чаровница» — романтическая поэма XIX века. Именно к последней обращены трагические финальные строфы, с особой силой выявляющие и акцентирующие своеобразие лиро-эпоса Ахматовой в русле и на фоне отечественной и мировой традиции («Обезумевшие Гекубы / и Кассандры из Чухломы»),
Третья часть поэмы — «Эпилог», обращенный к родному городу. Вводная ремарка рисует осажденный Ленинград в развалинах и пожарах под орудийный грохот июня 1942 года. Автор, находящийся за 7 тысяч километров, в Ташкенте, охватывает мысленным взором всю страну и видит ее целиком — от прифронтовых рубежей до отдаленных ГУЛАГовских мест заключения.
Заключительные, последние строфы «Эпилога» рисуют расставание с Городом, путь в эвакуацию, завершается «Поэма...» на скорбной и трагической ноте, что подчеркивает еще ее тесную связь с «Реквиемом», заставляя читателя ощутить их как две части единого целого — портрета и памятника трагической эпохи.
В «Поэме без героя», особенно в ее первой части, есть условный сюжет, зарисовки быта, специально обозначенные «лирические отступления» и прямые авторские монологи и обращения. В ней отчетливо выразилось музыкальное начало. А. Ахматова сочувственно отнеслась к мнению Михаила Зенкевича, что это «Трагическая Симфония — музыка ей не нужна, потому что содержится в ней самой». Вместе с тем ее построение напоминает драматургическое произведение (есть даже «Интермедия» — «Через площадку»). Несомненно влияние на нее драматургии Александра Блока, его лирических драм: «Балаганчика», «Незнакомки», драматической поэмы «Песня судьбы».
И хотя лирическому началу в поэме А. Ахматовой несомненно принадлежит заглавная роль, было бы неверным не замечать ее сложного единства и тенденции к синтезу родовых начал и — шире — различных искусств. Поэма выявила общее тяготение к художественному синтезу, к углубленному постижению человека, времени, мира в их взаимосвязи. Следует особо подчеркнуть исключительную широту творчески освоенных в «Реквиеме» и «Поэме без героя» опыта и традиций отечественной и мировой литературы и искусства — опору на фольклор, античную мифологию, Библию богатейшее наследие смежных искусств: театра, живописи, музыки, оперы, балета...
В рамках отличающейся особой плотностью поэтической ткани, вобравшей, сконцентрировавшей в себе пространство и время, людские трагедии и ход истории лирической поэмы-цикла о жестоких испытаниях конца 30-х годов — «Реквием», в «Триптихе» о событиях 10-х и 30—40-х годов — «Поэме без героя», не ограничивающихся тесным взаимодействием лирики и эпоса, но и включающих драматическое, трагедийное начало, на основе глубоко личностного вживания в эпоху, а также подлинно эпического мироощущения А. Ахматова создала уникальные произведения с чертами большого художественного синтеза.
Читать поэму полностью:
Окончательная редакция
Триптих
(1940-1965)
Deus conservat omnia 1 .
Девиз в гербе Фонтанного Дома
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Иных уж нет, а те далече…
Пушкин
Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и не значительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.
«Еже писахъ – писахъ».
Ноябрь 1944, Ленинград
ПОСВЯЩЕНИЕ
27 декабря 1940
…
…а так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как тогда снежинка на руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя 2
Вдруг поднялись – и там зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли?
Нет, это только хвоя
Могильная, и в накипаньи пен
Все ближе, ближе…
Marche funebre 3 …
Шопен.
Ночь, Фонтанный Дом
ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ
Ты ли, Путаница-Психея 4 ,
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной,
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю -
она одна надо мною, -
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю -
мне снится молодость наша,
Та, ЕГО миновавшая чаша;
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое плам
Иль подснежник в могильном рву.
ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ (Le jour des rois 5)
Раз в Крещенский вечерок…
Жуковский
Полно мне леденеть от страха,
Лучше кликну Чакону Баха,
А за ней войдет человек…
Он не станет мне милым мужем,
Но мы с ним такое заслужим,
Что смутится Двадцатый Век.
Я его приняла случайно
За того, кто дарован тайной,
С кем горчайшее суждено,
Он ко мне во дворец Фонтанный
Опоздает ночью туманной
Новогоднее пить вино.
И запомнит Крещенский вечер,
Клен в окне, венчальные свечи
И поэмы смертный полет…
Но не первую ветвь сирени,
Не кольцо, не сладость молений -
Он погибель мне принесет.
ВСТУПЛЕНИЕ
ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,
КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.
КАК БУД-ТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА
С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,
КАК БУД-ТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ
И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД
Петербургская повесть
Di rider finirai
Pria dell’aurora.
Глава первая
Новогодний праздник длится пышно,
Влажны стебли новогодних роз.
С Татьяной нам не ворожить…
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
Дон Жуан (итал.).
И с тобой, ко мне не пришедшим,
Сорок первый встречаю год.
Но…
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет 7 » .
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют…
Нету меры моей тревоге,
Я сама, как тень на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю…
И как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю:
«Вы ошиблись: Венеция дожей -
Это рядом… Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!»
Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,
Дапертутто 8 , Иоканааном 9 ,
Самый скромный – северным Гланом,
Иль убийцею Дорианом,
И все шепчут своим дианам
Твердо выученный урок.
А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
Я не то что боюсь огласки…
Что; мне Гамлетовы подвязки,
Что; мне вихрь Саломеиной пляски,
Что; мне поступь Железной Маски,
Я еще пожелезней тех…
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех?
Ясно все:
Не ко мне, так к кому же 10 ?
Не для них здесь готовился ужин,
И не им со мной по пути.
Хвост запрятал под фалды фрака…
Как он хром и изящен…
Однако
Я надеюсь. Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?
Маска это, череп, лицо ли -
Выражение злобной боли,
Что лишь Гойя смел передать.
Общий баловень и насмешник,
Перед ним самый смрадный грешник -
Воплощенная благодать…
Веселиться – так веселиться,
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
Завтра утро меня разбудит,
И никто меня не осудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
Но мне страшно: войду сама я,
Кружевную шаль не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то
В ожерелье черных агатов
До долины Иосафата 11
Снова встретиться не хочу…
Не последние ль близки сроки?…
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки! -
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
Б Звук шагов, тех, которых нету,
Е По сияющему паркету
Л И сигары синий дымок.
Ы И во всех зеркалах отразился
Й Человек, что не появился
И проникнуть в тот зал не мог.
Он не лучше других и не хуже.
З Но не веет летейской стужей,
А И в руке его теплота.
Л Гость из Будущего! – Неужели
Он придет ко мне в самом деле,
Повернув налево с моста?
С детства ряженых я боялась,
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них «без лица и названья»
Затесалась…
Откроем собранье
В новогодний торжественный день!
Ту полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила…
Постой,
Ты как будто не значишься в списках,
В калиострах, магах, лизисках 12 ,
Полосатой наряжен верстой, -
Размалеван пестро и грубо -
Ты…
ровесник Мамврийского дуба 13 ,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны,
Ты железные пишешь законы,
Хаммураби, ликурги, солоны 14
У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава.
Он не ждет, чтоб подагра и слава
Впопыхах усадила его
В юбилейные пышные кресла,
А несет по цветущему вереску,
По пустыням свое торжество.
И ни в чем не повинен: ни в этом,
Ни в другом и ни в третьем…
Поэтам
Вообще не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета 15
Или сгинуть!…
Да что там!
Про это
Лучше их рассказали стихи.
Крик петуший нам только снится,
За окошком Нева дымится,
Ночь бездонна – и длится, длится
Петербургская чертовня…
В черном небе звезды не видно,
Гибель где-то здесь, очевидно,
Но беспечна, пряна, бесстыдна
Маскарадная болтовня…
Крик:
«Героя на авансцену!»
Не волнуйтесь: дылде на смену
Непременно выйдет сейчас
И споет о священной мести…
Что ж вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с черной рамой,
Из которой глядит тот самый,
Ставший наигорчайшей драмой
И еще не оплаканный час?
Это все наплывает не сразу.
Как одну музыкальную фразу,
Слышу шепот: «Прощай! Пора!
Я оставлю тебя живою.
Но ты будешь моей вдовою,
Ты – Голубка, солнце, сестра!»
На площадке две слитые тени…
После – лестницы плоской ступени,
Вопль: «Не надо!» и в отдаленьи
Чистый голос:
«Я к смерти готов».
Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал 16 снова делается комнатой автора. Слова из мрака:
Смерти нет – это всем известно,
Повторять это стало пресно,
А что есть – пусть расскажут мне.
Кто стучится?
Ведь всех впустили.
Это гость зазеркальный? Или
То, что вдруг мелькнуло в окне…
Шутки ль месяца молодого,
Или вправду там кто-то снова
Между печкой и шкафом стоит?
Бледен лоб и глаза открыты…
Значит, хрупки могильные плиты,
Значит, мягче воска гранит…
Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора
Я седою сделаюсь скоро
Или стану совсем другой.
Что ты манишь меня рукою?!
За одну минуту покоя
Я посмертный отдам покой.
ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ
Интермедия
Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:
«Уверяю, это не ново…
Вы дитя, синьор Казанова…»
«На Исакьевской ровно в шесть…»
«Как-нибудь побредем по мраку,
Мы отсюда еще в «Собаку»…» 17
«Вы отсюда куда?» -
«Бог весть!»
Санчо Пансы и Дон-Кихоты
И, увы, содомские Лоты 18
Смертоносный пробуют сок,
Афродиты возникли из пены,
Шевельнулись в стекле Елены,
И безумья близится срок.
И опять из Фонтанного Грота 19 ,
Где любовная стонет дремота,
Через призрачные ворота
И мохнатый и рыжий кто-то
Козлоногую приволок.
Всех наряднее и всех выше,
Хоть не видит она и не слышит -
Не клянет, не молит, не дышит,
Голова madame de Lamballe,
А смиренница и красотка,
Ты, что козью пляшешь чечетку,
Снова гулишь томно и кротко:
«Que me veut mon Prince Carnaval 20 ?»
И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется Она же (а может быть – ее тень):
Как копытца, топочут сапожки,
Как бубенчик, звенят сережки,
В бледных локонах злые рожки,
Окаянной пляской пьяна, -
Словно с вазы чернофигурной
Прибежала к волне лазурной
Так парадно обнажена.
А за ней в шинели и в каске
Ты, вошедший сюда без маски,
Ты, Иванушка древней сказки,
Что тебя сегодня томит?
Сколько горечи в каждом слове,
Сколько мрака в твоей любови,
И зачем эта струйка крови
Бередит лепесток ланит?
Глава вторая
Иль того ты видишь у своих колен,
Кто для белой смерти твой покинул плен?
Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина. другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»).
За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:
Распахнулась атласная шубка!
Не сердись на меня, Голубка,
Что коснусь я этого кубка:
Не тебя, а себя казню.
Все равно подходит расплата -
Видишь там, за вьюгой крупчатой
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню?
А вокруг старый город Питер,
Что народу бока повытер
(Как тогда народ говорил), -
В гривах, в сбруях, в мучных обозах,
В размалеванных чайных розах
И под тучей вороньих крыл.
Но летит, улыбаясь мнимо,
Над Мариинскою сценой prima,
Ты – наш лебедь непостижимый,
И острит опоздавший сноб.
Звук оркестра, как с того света
(Тень чего-то мелькнула где-то),
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб?
Ни на что на земле не похожий,
Он несется, как вестник Божий,
Настигая нас вновь и вновь.
Сучья в иссиня-белом снеге…
Коридор Петровских Коллегий 21
Бесконечен, гулок и прям
(Что угодно может случиться,
Но он будет упрямо сниться
Тем, кто нынче проходит там).
До смешного близка развязка;
Из-за ширм Петрушкина маска 22 ,
Вкруг костров кучерская пляска,
Над дворцом черно-желтый стяг…
Все уже на местах, кто надо;
Пятым актом из Летнего сада
Пахнет… Призрак цусимского ада
Тут же. – Пьяный поет моряк…
Как парадно звенят полозья
И волочится полость козья…
Мимо, тени! – Он там один.
На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом.
И античный локон над ухом -
Всё таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы, -
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там, у устья Леты – Невы.
Ты сбежала сюда с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать.
Так плясать тебе – без партнера!
Я же роль рокового хора
На себя согласна принять.
На щеках твоих алые пятна;
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда нужно платить по счету…
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть, превозмочь.
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
Петербургская кукла, актерка 23 ,
Ты – один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О подруга поэтов,
Я наследница славы твоей.
Здесь под музыку дивного мэтра,
Ленинградского дикого ветра
И в тени заповедного кедра
Вижу танец придворных костей…
Оплывают венчальные свечи,
Под фатой «поцелуйные плечи»,
Храм гремит: «Голубица, гряди!» 24
Горы пармских фиалок в апреле -
И свиданье в Мальтийской Капелле 25 ,
Как проклятье в твоей груди.
Золотого ль века виденье
Или черное преступленье
В грозном хаосе давних дней?
Мне ответь хоть теперь:
неужели
Ты когда-то жила в самом деле
И топтала торцы площадей
Ослепительной ножкой своей?…
Дом пестрей комедьянтской фуры,
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Певчих птиц не сажала в клетку,
Спальню ты убрала как беседку,
Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь 26 .
В стенах лесенки скрыты витые,
А на стенах лазурных святые -
Полукрадено это добро…
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели,
И томился драгунский Пьеро, -
Всех влюбленных в тебя суеверней
Тот, с улыбкой жертвы вечерней,
Ты ему как стали – магнит.
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
Как тебе протянули розы
И как враг его знаменит.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа…
Вот он, бой крепостных часов…
Ты не бойся – дом; не мен;чу, -
Выходи ко мне смело навстречу -
Гороскоп твой давно готов…
Глава третья
И под аркой на Галерной…
А. Ахматова
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем.
О. Мандельштам
То был последний год…
М. Лозинский
Петербург 1913 года. Лирическое отступление: последнее воспоминание о Царском Селе. Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
На Галерной чернела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка.
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.
Оттого, что по всем дорогам,
Оттого, что ко всем порогам
Приближалась медленно тень,
Ветер рвал со стены афиши,
Дым плясал вприсядку на крыше
И кладбищем пахла сирень.
И царицей Авдотьей заклятый,
Достоевский и бесноватый,
Город в свой уходил туман.
И выглядывал вновь из мрака
Старый питерщик и гуляка,
Как пред казнью бил барабан…
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул…
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не тревожил души
И в сугробах невских тонул.
Словно в зеркале страшной ночи
И беснуется и не хочет
Узнавать себя человек,
А по набережной легендарной
Приближался не календарный -
Настоящий Двадцатый Век.
А теперь бы домой скорее
Камероновой Галереей
В ледяной таинственный сад,
Где безмолвствуют водопады,
Где все девять 27 мне будут рады,
Как бывал ты когда-то рад,
Что над юностью встал мятежной,
Незабвенный мой друг и нежный,
Только раз приснившийся сон,
Чья сияла юная сила,
Чья забыта навек могила,
Словно вовсе и не жил он.
Там за островом, там за садом
Разве мы не встретимся взглядом
Наших прежних ясных очей,
Разве ты мне не скажешь снова
Победившее смерть слово
И разгадку жизни моей?
Глава четвертая и последняя
Любовь прошла, и стали ясны
И близки смертные черты.
Угол Марсова Поля. Дом, построенный в начале XIX века братьями Адамини. В него будет прямое попадание авиабомбы в 1942 голу. Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса-на-Крови. На Поле за метелью призрак дворцового бала. В промежутке между этими звуками говорит сама Тишина:
Кто застыл у померкших окон,
На чьем сердце «палевый локон»,
У кого пред глазами тьма?
«Помогите, еще не поздно!
Никогда ты такой морозной
И чужою, ночь, не была!»
Ветер, полный балтийской соли,
Бал метелей на Марсовом Поле
И невидимых звон копыт…
И безмерная в том тревога,
Кому жить осталось немного,
Кто лишь смерти просит у Бога
И кто будет навек забыт.
Он за полночь под окнами бродит,
На него беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь, -
И дождался он. Стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой… не одна!
Кто-то с ней «без лица и названья»…
Недвусмысленное расставанье
Сквозь косое пламя костра
Он увидел. Рухнули зданья…
И в ответ обрывок рыданья:
«Ты – Голубка, солнце, сестра! -
Я оставлю тебя живою,
Но ты будешь моей вдовою,
А теперь…
Прощаться пора!»
На площадке пахнет духами,
И драгунский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит…
Он мгновенье последнее тратит,
Чтобы славить тебя.
Гляди:
Не в проклятых Мазурских болотах,
Не на синих Карпатских высотах…
Он – на твой порог!
Поперек.
Да простит тебя Бог!
(Сколько гибелей шло к поэту,
Глупый мальчик: он выбрал эту, –
Первых он не стерпел обид,
Он не знал, на каком пороге
Он стоит и какой дороги
Перед ним откроется вид…)
Это я – твоя старая совесть
Разыскала сожженную повесть
И на край подоконника
В доме покойника
Положила -
и на цыпочках ушла…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ВСЕ В ПОРЯДКЕ:ЛЕЖИТ ПОЭМА
И, КАК СВОЙСТВЕННОЕЙ, МОЛЧИТ.
НУ,А В ДРУГ КАК ВЫРВЕТСЯ ТЕМА,
КУЛАКОМ В ОКНО ЗАСТУЧИТ, -
И ОТКЛИКНЕТСЯ ИЗДАЛЕКА
НА ПРИЗЫВ ЭТОТ СТРАШНЫЙ ЗВУК -
КЛОКОТАНИЕ, СТОН И КЛЕКОТ
И ВИДЕНЬЕ СКРЕЩЕННЫХ РУК?…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РЕШКА
…я воды Леты пью,
Мне доктором запрещена унылость.
In my beginning is my end.
…жасминный куст,
Где Данте шел и воздух пуст.
Место действия – Фонтанный Дом. Время – 5 января 1941 г. В окне призрак оснеженного клена. Только что пронеслась адская арлекинада тринадцатого года, разбудив безмолвие великой молчальницы-эпохи и оставив за собою тот свойственный каждому праздничному или похоронному шествию беспорядок – дым факелов, цветы на полу, навсегда потерянные священные сувениры… В печной трубе воет ветер, и в этом вое можно угадать очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема. О том, что мерещится в зеркалах, лучше не думать.
Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон
И ворчал: «Там три темы сразу!
Дочитав последнюю фразу,
Не поймешь, кто в кого влюблен,
Кто, когда и зачем встречался,
Кто погиб, и кто жив остался,
И кто автор, и кто герой, -
И к чему нам сегодня эти
Рассуждения о поэте
И каких-то призраков рой?»
Я ответила: «Там их трое -
Главный был наряжен верстою,
А Другой как демон одет, -
Чтоб они столетьям достались,
Их стихи за них постарались,
Третий прожил лишь двадцать лет,
И мне жалко его». И снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел.
И над тем флаконом надбитым
Языком кривым и сердитым
Яд неведомый пламенел.
А во сне все казалось, что это
Я пишу для Артура либретто,
И отбоя от музыки нет.
А ведь сон – это тоже вещица,
Soft embalmer 29 , Синяя птица,
Эльсинорских террас парапет.
И сама я была не рада,
Этой адской арлекинады
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Белой залы, как хлопья дыма,
Пронесется сквозь сумрак хвой.
Не отбиться от рухляди пестрой.
Это старый чудит Калиостро -
Сам изящнейший сатана,
Кто над мертвым со мной не плачет,
Кто не знает, что совесть значит
И зачем существует она.
Карнавальной полночью римской
И не пахнет. Напев Херувимской
У закрытых церквей дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.
И со мною моя «Седьмая» 30 ,
Полумертвая и немая,
Рот ее сведен и открыт,
Словно рот трагической маски,
Но он черной замазан краской
И сухою землей набит.
Враг пытал: «А ну, расскажи-ка».
Но ни слова, ни стона, ни крика
Не услышать ее врагу.
И проходят десятилетья,
Пытки, ссылки и казни – петь я
В этом ужасе не могу.
И особенно, если снится
То, что с нами должно случиться:
Смерть повсюду – город в огне,
И Ташкент в цвету подвенечном…
Скоро там о верном и вечном
Ветр азийский расскажет мне.
Торжествами гражданской смерти
Я по горло сыта. Поверьте,
Вижу их, что ни ночь, во сне.
Отлучить от стола и ложа -
Это вздор еще, но негоже
Выносить, что досталось мне.
Ты спроси моих современниц,
Каторжанок, «стопятниц», пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы,
Загремим мы безмолвным хором,
Мы, увенчанные позором:
«По ту сторону ада мы…»
Я ль растаю в казенном гимне?
Не дари, не дари, не дари мне
Диадему с мертвого лба.
Скоро мне нужна будет лира,
Но Софокла уже, не Шекспира.
На пороге стоит – Судьба.
Не боюсь ни смерти, ни срама,
Это тайнопись, криптограмма,
Запрещенный это прием.
Знают все, по какому краю
Лунатически я ступаю
И в какой направляюсь дом.
Но была для меня та тема
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут.
Между «помнить» и «вспомнить», други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут 32 .
Бес попутал в укладке рыться…
Ну, а как же могло случиться,
Что во всем виновата я?
Я – тишайшая, я – простая,
«Подорожник», «Белая стая»…
Оправдаться… но как, друзья?
Так и знай: обвинят в плагиате…
Разве я других виноватей?
Впрочем, это мне все равно.
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу…
У шкатулки ж тройное дно.
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила…
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
Чтоб посланец давнего века
Из заветнейших снов Эль Греко
Объяснил мне совсем без слов,
А одной улыбкою летней,
Как была я ему запретней
Всех семи смертельных грехов.
И тогда из грядущего века
Незнакомого человека
Пусть посмотрят дерзко глаза,
Чтобы он отлетающей тени
Дал охапку мокрой сирени
В час, как эта минет гроза.
А столетняя чаровница 33
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-за строчек
И брюлловским манит плечом.
Я пила ее в капле каждой
И бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой:
Я грозила ей Звездной Палатой 34
И гнала на родной чердак 35 ,
В темноту, под Манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли,
Прямо в небо глядя, лежал, -
И все жаворонки всего мира 36
Разрывали бездну эфира
И факел Георг 37 держал.
Но она твердила упрямо:
«Я не та английская дама
И совсем не Клара Газуль 38 ,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной,
И привел меня сам Июль.
А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу,
Мы с тобой еще попируем,
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЭПИЛОГ
Быть пусту месту сему…
Евдокия Лопухина
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
Анненский
Люблю тебя, Петра творенье!
Моему городу
Белая ночь 24 июня 1942 г. Город в развалинах. От Гавани до Смольного все как на ладони. Кое-где догорают застарелые пожары. В Шереметевском саду цветут липы и поет соловей. Одно окно третьего этажа (перед которым увечный клен) выбито, и за ним зияет черная пустота. В стороне Кронштадта ухают тяжелые орудия. Но в общем тихо. Голос автора, находящегося за семь тысяч километров, произносит:
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей,
Где, свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью тянет он.
Но земля под ногой гудела
И такая звезда 39 глядела
В мой еще не брошенный дом
И ждала условного звука…
Это где-то там – у Тобрука,
Это где-то здесь – за углом.
Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть?
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби -
Этой нашей разлуки весть.
Не клади мне руку на темя -
Пусть навек остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует
И кукушка не закукует
Вопаленныхнашихлесах…
А за проволокой колючей,
В самом сердце тайги дремучей
Я не знаю, который год,
Ставший горстью лагерной пыли,
Ставший сказкой из страшной были,
Мой двойник на допрос идет.
А потом он идет с допроса,
Двум посланцам Девки Безносой
Суждено охранять его.
И я слышу даже отсюда –
Неужели это не чудо! –
Звуки голоса своего:
За тебя я заплатила
Чистоганом,
Ровно десять лет ходила
Под наганом,
Ни налево, ни направо
Не глядела,
А за мной худая слава
Шелестела.
А не ставший моей могилой,
Ты, крамольный, опальный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Ястобоюнеразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
Где со мною мой друг бродил,
И на старом Волковом Поле 40 ,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвием братских могил.
Все, что сказано в Первой части
О любви, измене и страсти
Сбросил с крыльев свободный стих,
И стоит мой Город «зашитый»…
Тяжелы надгробные плиты
На бессонных очах твоих.
Мне казалось, за мной ты гнался,
Ты, что там погибать остался
В блеске шпилей, в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц…
Над тобой – лишь твоих прелестниц,
Белых ноченек хоровод.
А веселое слово – дама -
Никому теперь незнакомо,
Все в чужое глядят окно.
Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,
И изгнания воздух горький -
Как отравленное вино.
Все вы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась
И над полным врагами лесом,
Словно та, одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась…
И уже предо мною прямо
Леденела и стыла Кама,
И «Quo vadis?» 41 кто-то сказал,
Но не дал шевельнуть устами,
Как тоннелями и мостами
Загремел сумасшедший Урал.
И открылась мне та дорога,
По которой ушло так много,
По которой сына везли,
И был долог путь погребальный
Средь торжественной и хрустальной
Тишины Сибирской Земли.
От того, что сделалось прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на восток 42 .
Прим. Анны Ахматовой.
«Седьмая» – Ленинградская симфония Шостаковича. Первую часть этой симфонии автор вывез на самолете из осажденного города 29 сентября 1941 г. – Примечание редактора.
‹СТРОФЫ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ПОЭМУ›
Что бормочешь ты, полночь наша?
Всё равно умерла Параша,
Молодая хозяйка дворца.
Тянет ладаном из всех окон,
Срезан самый любимый локон,
И темнеет овал лица.
Не достроена галерея-
Эта свадебная затея,
Где опять под подсказку Борея
Это всё я для вас пишу.
А за правой стенкой, откуда
Я ушла, не дождавшись чуда,
В сентябре в ненастную ночь-
Старый друг не спит и бормочет,
Что он больше, чем счастья, хочет
Позабыть про царскою дочь.
Я иду навстречу виденью
И борюсь я с собственной тенью
Беспощаднее нет борьбы.
Рвется тень моя к вечной славе,
Я как страж стою на заставе
И велю ей идти назад…
…
…
Как теперь в Москве говорят.
Я хочу растоптать ногами
Ту, что светится в светлой раме,
Самозванку
Над плечами ее не крылья
Октябрь 1956, Будка
Верьте мне вы или не верьте,
Где-то здесь в обычном конверте
С вычислением общей смерти
Промелькнет измятый листок.
Он не спрятан, но зашифрован,
Но им целый мир расколдован
И на нем разумно основан
Небытья незримый поток.
Я еще не таких забывала,
Забывала, представь, навсегда.
Я таких забывала, что имя
Их не смею теперь произнесть,
Так могуче сиянье над ними,
(Превратившихся в мрамор, в камею)
Превратившихся в знамя и честь.
Не кружился в Европах бальных,
Рисовал оленей наскальных,
Гильгамеш ты, Геракл,
Гесер Непоэт, амифопоэте,
Взрослым был ты уже на рассвете
Отдаленнейших стран и вер.
Институтка, кузина, Джульетта!…
Не дождаться тебе корнета,
В монастырь ты уйдешь тайком.
Нем твой бубен, моя цыганка,
И уже почернела ранка
У тебя под левым соском.
Вкруг него дорогие тени.
Но напрасны слова молений,
Милых губ напрасен привет.
И сияет в ночи алмазной,
Как одно виденье соблазна,
Тот загадочный силуэт.
И с ухватками византийца
С ними там Арлекин-убийца,
А по-здешнему – мэтр и друг.
Он глядит, как будто с картины,
И под пальцами клавесины,
И безмерный уют вокруг.
Ты приедешь в черной карете,
Царскосельские кони эти
Иупряжкаиха l’anglaise
На минуту напомнят детство
И отвергнутое наследство
…
Словно память «Народной воли».
Тут уже до Горячего поля,
Вероятно, рукой подать.
И смолкает мой голос вещий.
Тут еще чудеса похлеще,
Но уйдем – мне некогда ждать.
И уже, заглушая друг друга,
Два оркестра из тайного круга
Звуки шлют в лебединую сень
…
Но где голос мой и где эхо,
В чем спасенье и в чем помеха,
Где сама я и где только тень?
Как спастись от второго шага…
Вот беда в чем, о дорогая,
Рядом с этой идет другая,
Слышишь легкий шаг и сухой,
А где голос мой и где эхо,
Кто рыдает, кто пьян от смеха -
И которая тень другой?
1 Бог хранит всё (лат.) . В окончательном варианте «Поэмы без героя» сноски, обозначенные цифрами, отсылают к ахматовским «Примечаниям редактора» в конце поэмы.
2 Антиной – античный красавец. – Примечание редактора.
3 Траурный марш (франц.) .
4 «Ты ли, Путаница-Психея» – героиня одноименной пьесы Юрия Беляева. – Примечание редактора.
5 День царей (франц.).
Le jour des rois (франц.) – канун Крещенья: 5 января. – Примечание редактора.
6 Смеяться перестанешь
Раньше чем наступит заря.
7 Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет?
8 Дапертутто – псевдоним Всеволода Мейерхольда. – Примечание редактора.
9 Иоканаан – святой Иоанн Креститель. – Примечание редактора.
10 Три «к» выражают замешательство автора. – Прим. Анны Ахматовой.
11 Долина Иосафата – предполагаемое место Страшного Суда. – Примечание редактора.
12 Лизиска – псевдоним императрицы Мессалины в римских притонах. – Примечание редактора.
13 Мамврийский дуб – см. Книгу Бытия. – Примечание редактора.
14 Хаммураби, Ликург, Солон – законодатели. – Примечание редактора.
15 Ковчег Завета – см. Библию (Книга Царств). – Примечание редактора.
16 Зал – Белый зеркальный зал (работы Кваренги) в Фонтанном Доме, через площадку от квартиры автора. – Примечание редактора.
17 «Собака» – «Бродячая собака» – артистическое кабаре в десятых годах (1912-1914 до войны). – Примечание редактора.
18 Содомские Лоты – см. Книгу Бытия. – Примечание редактора.
19 Фонтанный грот – построен в 1757 г. Аргуновым в саду Шереметевского дворца; был разрушен в начале 10-х годов. – Примечание редактора.
20 Чего хочет от меня мой принц Карнавал? (франц.)
21 Коридор Петровских Коллегий – коридор Петербургского университета. – Примечание редактора.
22 Вариант: Чрез Неву за пятак на салазках. – Прим. Анны Ахматовой.
Петрушкина маска – «Петрушка» – балет Стравинского. – Примечание редактора.
23 Вариант: Козлоногая кукла, актерка. – Прим. Анны Ахматовой.
24 «Голубица, гряди!» – церковное песнопение; пели, когда невеста вступала на ковер в храме. – Примечание редактора.
25 Мальтийская капелла – построена по проекту Кваренги в 1798-1800 гг. во внутреннем дворе Воронцовского дворца, в котором потом помещался Пажеский Корпус. – Примечание редактора.
26 Скобарь – обидное прозвище псковичей. – Примечание редактора.
27 Музы. – Прим. Анны Ахматовой.
28 В моем начале мой конец. Т. – С. Элиот (англ.).
29 Soft embalmer (англ.) – «нежный утешитель». См сонет Китса «То the Sleep» («К сну»). – Примечание редактора.
Soft embalmer (англ.) – «нежный утешитель». См сонет Китса «То the Sleep» («К сну»). – Примечание редактора.
30 Элегия. – Прим. Анны Ахматовой.
31 Не имея возможности опубликовать IX-XVI строфы, Анна Ахматова в рукописи «Бега времени» заменила их строчками точек.
Пропущенные строфы – подражание Пушкину. См «Об Евгении Онегине»: «смиренно сознаюсь также, что в „Дон-Жуане“ есть две пропущенные строфы», – писал Пушкин. – Примечание редактора.
32 Баута – в Италии – маска с капюшоном. – Примечание редактора.
33 Романтическая поэма. – Прим. Анны Ахматовой.
34 Звездная Палата – тайное судилище в Англии, которое помещалось в зале, где на потолке было изображено звездное небо. – Примечание редактора.
35 Место, где, по представлению читателей, рождаются все поэтические произведения. – Прим. Анны Ахматовой.
36 См. знаменитое стихотворение Шелли «То the Sklark» (англ.). – «К жаворонку». – Примечание редактора.
37 Георг – лорд Байрон. – Примечание редактора.
38 Клара Газуль – псевдоним Мериме. – Примечание редактора.
39 Марс летом 1941 г. – Прим. Анны Ахматовой.
40 Волково Поле – старое название Волкова кладбища. – Примечание редактора.
41 Куда идешь? (лат.)
42
Раньше поэма кончалась так:
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя «Седьмая»,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка
Возвращалась в родной эфир. -
По количеству истолкований последняя поэма Ахматовой обогнала самые загадочные произведения российской словесности, однако загадка этого уникального текста так и не разрешилась, даже теперь, когда опубликованы и ахматовские «Записные книжки» и вся, без изъятья, ее «Проза о Поэме».
Что-то несказанное было, видимо, и в отношении самой Ахматовой к этому тексту – как если бы не она властвовала над ним, а он над ней. Когда кто-то из друзей перебелил, переплел один из первых вариантов «Поэмы без героя», а затем в принаряженнном виде вернул автору, Ахматова отозвалась такими стихами:
И ты ко мне вернулась знаменитой,
Темно-зеленой веточкой повитой,
Изящна, равнодушна и горда…
Я не такой тебя когда-то знала,
И я не для того тебя спасала
Из месива кровавого тогда.
Не буду я делить с тобой удачу,
Я не ликую над тобой, а плачу,
И ты прекрасно знаешь почему.
И ночь идет, и сил осталось мало.
Спаси ж меня, как я тебя спасала,
И не пускай в клокочущую тьму.
Поэма спасала Анну Ахматову в течение двадцати трудных лет и отпустила во тьму только поздней осенью 1965 года, в канун своего двадцатилетнего присутствия в жизни автора. Той же осенью Анну Всея Руси свалил последний инфаркт, от которого ей уже не суждено было оправиться.
Год написания: 1940-1965
ВведениеНа рубеже веков, накануне революции 1917 года, во время Первой и Второй мировых войн в России появилось творчество А.А. Ахматовой, одно из самых значимых в мировой литературе. Как считал А.Коллонтай: «Ахматова написала целую книгу женской души». Анна Андреевна стала новатором в области поэзии.
Почти во всех произведениях у Ахматовой прослеживается Любовь к Родине. Анна Ахматова прожила долгую жизнь, в которой было и счастье, и горе. Ее муж был расстрелян, сын репрессирован. Поэтесса в своей жизни познала много лишений и горя, но с Родиной никогда не расставалась.
«Для меня в стихах – связь со временем, с новой жизнью моего народа… Я счастлива, что жила в эти годы и видела эти события…» - так писала Анна Андреевна о своей жизни.
Анна Ахматова жила в эпоху трагических событий. Противоречивое время наложило отпечаток, поэтесса стала «железной». Она не желала подстраиваться под обстоятельства, была независима в своих суждениях. И эта «железность» стала драмой жизни.
В творчестве Ахматовой главное место занимает «Поэма без героя». По мнению многих литературоведов, это произведение стало нововведением в области литературы: поэтическим повествованием о себе, о времени, судьбе своего поколения.
Как считала сама поэтесса, поэма явилась «вместилищем тайн и признаний». В этом произведении Ахматова соединила поэзию, драматургию, автобиографию и мемуары, литературоведческие исследования о творчестве таких людей, как Пушкин, Лермонтов, Достоевский.
В ходе исследования материалов, написанных о «Поэме без героя», было обнаружено много различных интерпретаций данного произведения. Ахматова же объяснила смысл поэмы цитатой Понтия Пилата: «Еже писахъ – писахъ».
Цель данной работы заключается в том, чтобы обобщив известные труды и интерпретируя текст, представить свое понимание данной поэмы.
Опыт прочтения
Ахматова писала поэму на протяжении 25 лет – с 1940 по 1965 года. Окончательного варианта своей поэмы она не представила. Произведение, написанное на основе рукописей автора, существует в нескольких редакциях.
Сравнивая разные редакции можно заметить, что в более поздних вариантах появляются эпиграфы, новые варианты эпизодов, подзаголовки, ремарки. Эти элементы также представляют интерес у читателя. Каждая деталь поэмы вызывает множество интерпретаций.
Сама Ахматова дает толкование «Поэмы без героев». Триптих – произведение, представляющее собой три части – три посвящения тем, кто погиб в блокадном Ленинграде. Структура произведения не менялась. Вступление, главы, посвящения, части поэмы создавались в разные временные отрезки, «Поэма без героя» - целостный текст с определенной структурой, которую можно представить в виде схемы: первая часть – преступление, вторая – наказание, третья – искупление.
В тексте «Вместо предисловия» автор сам поясняет, что не нужно искать тайный смысл произведения, а воспринимать как есть.
Поэма - это размышления поэтессы о своем времени, о месте человека в этом мире, о его предназначении и о смысле жизни. Это отражено в эпиграфе « Deus conservat omnia » - Господь сохраняет всё.
Заглавие - «Поэма без героя», парадоксально само по себе и исключительно. Ему сложно дать однозначное толкование. Ведь не бывает поэм без героя.
Ахматова не случайно вынесла в заглавие жанр своего произведения. «Поэма без героя» - это своеобразная лирическая поэма, в которой присутствует лирическое «я». Этим приемом Анна Андреевна показывала нам, что является очевидцем описанных событий. А.В. Платонова отмечает, что невозможно определить жанровую принадлежность «Поэмы без героя». Это и поэма, и драма, и повесть.
Поэму можно даже отнести к мистерии или феерии. Ахматова соединила в основе сюжета библейские мотивы и бытовые сцены жизни.
Что интересно, по словам же самой Анны Андреевны, поэма «с помощью скрытой в ней музыкой дважды уходила в балет»:
«А во сне всё казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет…».
Это своеобразный спектакль, в котором действующие лица представлены некими голосами: «слова из мрака», «голос, который читает», «ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет», «говорит сама тишина», «голос автора»
Таким образом, в поэме перекликаются разные жанры, формы и виды искусства.
Заглавия в поэме состоят из уровней: заглавие самого произведения, подзаголовок – «Триптих», подзаголовки частей. Триптих указывает на то, что произведение состоит из трех частей – «1913 год», «Решка», «Эпилог».
Первая часть имеет подзаголовок «Петербургская повесть», который, по мнению А.В. Платоновой, связан с «Медным всадником» А.С. Пушкина. Тем самым исследователь обращает внимание на синтез родов литературы, поэзии и прозы.
Кто же главный герой? На этот вопрос пытались ответить такие исследователи, как К.Чуковский, М. Филькенберг, А.Хейт, З.Есипова и другие. Однозначного ответа никто не смог дать.
В самой поэме слово герой употребляется два раза. В первой части: «Героя на авансцену!» и во второй «И кто автор, кто герой…» Больше ничего не говорит о его присутствии в произведении. В поэме нет ни одного имени – только маски, некие марионетки, которыми кто-то управляет. Они не могут быть героями.
Интересно, что поэма не распадается при отсутствии героя. В ней прослеживается время и точка зрения автора, лирической героини, которая повествует об определенном времени и оценивает его. Ахматова через поэму беседует с читателем.
«Поэма без героя» о времени, в котором отсутствовали герои. Судьбами людей управляло время, когда жизнь человеческая не имела ценности.
Эпиграфы в композиции «Поэмы без героев» играют важную роль. Это цитаты из стихотворений разных поэтов или самой Ахматовой. С помощью эпиграфов можно увидеть интертекстуальность произведения. Они подводят нас к определённым идеям поэмы, пониманию смысла, становятся в какой-то степени элементами диалога. Как считает Т.В.Цивьян, за счет обращения к мировой поэтической поэзии размывается грань между «своими» и «чужими», что вводит поэму в орбиту мировой поэзии.
«Поэма без героя» сама по себе парадоксальна за счет того, что нет связующего героя, они размыты. Только Образ автора в «Поэме без героя» является связующим звеном между миром персонажей. Л.Г. Кихней отмечает, что поэма представляет собой монолог автора.
В целом, первая часть «Девятьсот тринадцатый год. Петербургская повесть» является самой событийной. В основе сюжета взята реальная драматическая история поэта В. Князева и актрисы О. Глебовой-Судейкиной. Любовная история закончилась печально - молодой человек покончил жизнь самоубийством из-за несчастной любви к ветреной и непостоянной актрисе.
Фантасмагория – вот основная тема первой части.
Особенностью повести стало то, что Ахматова показала жизнь целой эпохи. Люди – актеры, скрываются под масками, а их жизнь – маскарад. Они только играют жизнь, играют определенные роли:
«Петербургская кукла, актёрка…»
Как отмечает Л.Лосев, герои выдают себя не за тех, кем они являются. Жизнь как фарс . И итог этой игры – смерть, как расплата за участие.
Вместо приглашенных гостей к лирической героине на празднование Нового года приходят тени: Дон Жуан, Фауст, Глан, Дориан, Дапертутто, Иоканаан. Эти герои символизируют беззаботную и грешную молодость автора.
Смешение этих образов говорит нам о том, что добро и зло всегда вместе, они неразрывны. Это является главным грехом молодого поколения.
Петербург 1913 года – тоже один из главных персонажей произведения:
«И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл…
По Неве или против теченья, -
Только прочь от своих могил».
1913 год – это время Распутина, череда самоубийств, предчувствие конца жизни.
Река Нева является символом течения жизни, «убыстряющийся полет», движется, несет с собою. И для Ахматовой эта скоротечность времени наиболее ощутима в Петербурге:
«Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих».
Печальный исход первой части поэмы - смерть юноши, который не смог принять измену любимой женщины, только начало расплаты. Не случайно Ахматова вспоминает в блокадном Ленинграде то, «с чем давно простилась».
Во второй части поэмы «недовольный редактор» задает вопросы о смысле поэмы, ее «непонятности», недосказанности, запутанности. И автор в своей попытке объяснить погружает нас в эпоху романтизма. Являются призраки Шекспира, Эль Греко, Калиостро, Шелли. С помощью творчества людей автор пытается осмыслить прошлое человечества.
Размышления прерываются ремаркой «Вой в печной трубе стихает, слышны отдаленные звуки Requiem’a, какие-то глухие стоны. Это миллионы спящих женщин бредят во сне», что возвращает нас в действительность и усиливает ощущение, что «Поэма без героя» - исповедь лирической героини.
Русско-японская война, Первая мировая война, Революция 1905-1907 годов и Великая Октябрьская революция, репрессии, Великая Отечественная война – это, по мнению автора, расплата за грехи целого поколения. Кара неизбежна. Необходимы искупление и покаяние. А предстать перед «страшным судом» лирическая героиня боится без покаяния и искупления.
«1913 год» своим сюжетом напоминает бал Сатаны. Тема Апокалипсиса, предчувствие катастрофы была распространена в начале ХХ века:
«А для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены,
И как купол вспух потолок…
Однако
Я надеюсь, Владыку Мрака
Вы не смели сюда ввести?»
Название второй части – «Решка» - а это оборотная сторона медали. За кажущимся благосостоянием скрыто негативное – аресты, репрессии. Поколение искупает грехи страданиями, гонениями.
Героиня Новый год встречает уже одна, «карнавальной полночью римской и не пахнет». «Напев Херувимский у закрытых церквей дрожит» - поздно каяться, скупать грехи, оправдываться.
В 1946 году Ахматовой после встречи с И. Берлином подверглась травли: не печатают её стихи, не принимают в литературные общества. В это время она пишет третью часть – Эпилог. О периоде искупления грехов своей молодости.
Страдания – главный мотив. «Город в развалинах... догорают пожары... ухают тяжёлые орудия» - так начинается третья часть поэмы – эпилог. Здесь нет место призракам. Это реальность.
Ленинград (бывший Петербург) – искупает грехи своих жителей.
Героиня уезжает в Ташкент. Разлука с городом ей невыносима, она чувствует вину, сравнивая себя с эмигрантами. Уехав в тяжелое время, героиня чувствует, что бросила родной город страдать.
Анна Андреевна оставила в Ленинграде часть своей жизни, часть себя, своего внутреннего мира:
«Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах...»
Если в первой части у лирической героини появляется двойник – актер, то в третьей части – двойник – искупитель, который идет с допроса:
«Чистоганом, Не глядела,
Ровно десять лет ходила
А за мной худая слава
Под наганом, Шелестела».
В «Поэме без героя» прошлое, настоящее, будущее перекликаются:
«Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет...».
Жизнь представлена как сон: «Сплю - мне снится молодость наша...». И во сне переплетается вся жизнь автора: «снится то, что с нами должно случиться...».
Во всем этом слышится отзвуки прошлого, без которого не может быть настоящего и будущего. Автор вскользь вспоминает свою жизнь, целое поколение прошлой эпохи.
Мотив времени прослеживается на протяжении всего произведения. Оно быстротечно как сон. Время – это история. История личности. История поколения. История Родины.
Ахматова анализирует опыт прошлого, чтобы понять, что может произойти в будущем с ней, с отдельными людьми, с Россией. Все беды, которые происходят, она распределяет поровну, не считает, что виноват кто-то один. Все виновны, все отвечают за происходящее: «Разве я других виноватей?»
Память и совесть связывают между собой всех героев «Поэмы без героя». Все соединения, неотделимы друг от друга.
Петербург в поэме показан одушевленным образом, многоликим, изменчивым, несокрушимым. Петербург предстает в разных обличиях. То он простонародный, площадной. То представлен как город соборов, театров, дворцов. То беспокойный, тревожный.
Тройственность образа города показывает дисгармоничность происходящих событий, некую парадоксальность:
« Ветер рвал со стены афиши,
Дым плясал вприсядку на крыше,
И кладбищем пахла сирень.
И, царицей Авдотьей заклятый,
Достоевский и бесноватый
Город в свой уходил туман».
В последней части поэмы - эпилоге рассказывается в целом о России, о том, что она искупает свои грехи репрессиями и войнами.
«Опустивши глаза сухие,
И ломая руки, Россия
предо мною шла на восток…»
Строки, поражающие своей силой и значимостью. После данных слов становится понятным, что Родина является главной героиней, эпоха, история. И той Родины, про которую рассказывал автор, уже нет.
Специфична архитектоника «Поэмы без героя»: судьба целой эпохи рассматривается на примере судьбы лирического героя.
Личная тема героя перерастает в национальную, тему истории России. К этому нас подводят ассоциации и эпиграфы поэмы.
Анна Ахматова предчувствует, что не закончены жертвы, потери. Драматическое настроение присутствует в окончании поэмы, когда проявляется образ Родины.
«Эпилог» был написан во время Великой отечественной войны, времени великой скорби и боли целого народа.
Текст произведения благодаря своей ритмичности и интонации музыкален, пластичен. Во всех трех частях структура строф отличается. В первой «1913 год» нет равномерности, строфы напоминаю нерифмованные, рваные фразы, - как «вихрь Саломеиной пляски…». Во второй части ритм остается прежним, но прослеживается равномерные пронумерованные строфы. «Эпилог» же структура прочная, четкий ритм, который передает некую плавность, текучесть описанных событий. В этом проявляется своеобразие динамики текста: от быстро пронесенного вихря событий 1913 года к репрессиям и эшелонам, а затем к Победе.
Главный принцип чтения произведения Ахматовой – контекстное чтение. Здесь большая роль отводится деталям – символам, которые помогают разгадать смысл текста: «У шкатулки ж тройное дно…».
Например, строфы «Решки»:
«Между «помнить» и «вспомнить», други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут».
В примечаниях Ахматовой «баут – маска с капюшоном». Во фразе «как от Луги до страны атласных баут» зашифрован смысл очень большое, огромное. Т.е., помнить и вспомнить – это разные понятия. Нужно не вспоминать о прошлом, а нужно помнить. Вот главный смысл этих строк.
Примечательно то, что в конце поэмы Россия описывается молодой, очищенной страданиями, новой. Она идет в надежде на обретение утраченных ценностей.
Анна Андреевна Ахматова, словно пророк, предчувствовала долгожданную победу, которая стала символом завершения страшных потерь и бед.
Заключение
Анна Ахматова принадлежит к поколению писателей, чьи имена ассоциируются с «серебряным веком» русской поэзии. Поэты этого направления старались показать ценность окружающего мира, ценность слова.
Ахматова начала писать «Поэму без героя» в 50 лет, а закончила через два года. Затем поэма дописывалась, переписывалась на протяжении 25 лет. За время исправлений объем текста увеличился почти в два раза.
Поэма жила вместе с автором, она «реагировала» на реакции читателей: «Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух…». Это первые слушатели поэмы, которые погибли во время блокады Ленинграда.
Вспоминая события 1913 года, репрессии 30-х, Ахматова подводит читателя к переломному моменту для России – Великой Отечественной войне. Поэма начинается трагедией человека, юного поэта, а заканчивается трагедией целого народа.
В «Поэме без героя» существует несколько подтекстовых слоев, прослеживается несколько тем и мотивов, связанных между собой, что представляет собой основную концепцию произведения.
Нет конкретного героя, так как он существует в неопределённом времени. Все герои соединяются в единое действующее лицо - великую страну – Россию, судьба которой зависит от каждого из нас.
Жанр произведения Анны Андреевны Ахматовой до сих пор вызывает множество вопросов. Поэма здесь рассматривается не в узком смысле этого слова, а в более широком. В этом произведении проявляется синтез жанров и искусств, что является отличительной чертой поэмы.
Размышлять о «Поэме без героя» можно бесконечно, доискиваться до смысла, до деталей произведения. Интерпретаций текста поэмы очень много.
В своей работе я попыталась выразить собственное впечатление от текста. И то, что произведение вызывает интерес у читателя, бесспорно. Это говорит о том, что Поэма будет жить вечно, как и само Время, которое, как считал К.Чуковский, является единственным героем поэмы.
