Рождественский ужин (Чарльз Диккенс. «Рождественская песнь в прозе»)

Художественное описание разнообразных трапез — довольно частое явление в литературе. Но некоторые писатели идут дальше, представляя читателю сам процесс приготовления различных блюд и напитков, давая достаточно подробные описания рецептов. Используя цитаты из таких литературных произведений в качестве руководства, можно составить настоящее меню для обеда, что мы и попытались сделать.

1 Писатель Александр Куприн (1870 – 1938) по своей натуре был кутила и ловелас, любивший погусарить и не терпевший рутину повседневной жизни. Он понимал толк в еде и выпивке и приобрел репутацию гурмана.

В рассказе “На покое” , действие которого происходит в “Убежище для престарелых немощных артистов имени Алексея Ниловича Овсянникова ”, один из героев вспоминает придуманный им рецепт салата:

П еред обедом Стаканыч готовил себе салат из свеклы, огурцов и прованского масла. Все эти припасы принес ему Тихон, друживший со старым суфлером. Лидин-Байдаров жадно следил за стряпней Стаканыча и разговаривал о том, какой он замечательный салат изобрел в Екатеринбурге.

Стоял я тогда в «Европейской», - говорил он, не отрывая глаз от рук суфлера. - Повар, понимаешь, француз, шесть тысяч жалованья в год. Там ведь на Урале, когда наедут золотопромышленники, такие кутежи идут… миллионами пахнет!..

Все вы врете, актер Байдаров, - вставил, прожевывая говядину, Михаленко.

Убирайтесь к черту! Можете спросить кого угодно в Екатеринбурге, вам всякий подтвердит… Вот я этого француза и научил. Потом весь город нарочно ездил в гостиницу пробовать. Так и в меню стояло: салат а-ля Лидин-Байдаров. Понимаешь: положить груздочков солененьких, нарезать тоненько крымское яблоко и один помидорчик и накрошить туда головку лука, картофеля вареного, свеклы и огурчиков. Потом все это, понимаешь, смешать, посолить, поперчить и полить уксусом с прованским маслом, а сверху чуть-чуть посыпать мелким сахаром. И к этому еще подается в соуснике растопленное малороссийское сало, знаешь, чтобы в нем шкварки плавали и шипели… Уд-ди-вительная вещь! - прошептал Байдаров, даже зажмурясь от удовольствия ”. А. И. Куприн, «На покое» (1902)

2. Детектив “Клоунада” (трилогия “Эскапада”, “Клоунада”, “Кавалькада”) американского писателя Уолтера Саттертуэйта повествует о приключениях в начале XX века двух сотрудников агентства Пинкертона. Это не только стилизация под американский “крутой детектив”, но и литературная игра, полная аллюций и цитат. Недаром среди действующих лиц — Гертруда Стайн и Эрнест Хемингуэй. А еще детектив содержит множество “кулинарных” отступлений – дань прошлому автора, долгие годы проработавшему в барах и ресторанах.

Приведенный ниже отрывок дает один из рецептов главного блюда французской кухни - Coq au vin (петух в вине ). Несмотря на наличие в названия слова “петух”, блюдо готовится, как правило, из курицы.

К огда мы закончим, я на час пойду домой. Моя жена приготовит coq au vin (петух в винном соусе) у меня уже слюнки текут.
- Она берет красное вино? - спросил Ледок.
- Нет, - ответил инспектор, поглядывая на него. - Она берет белое. Рислинг.
- А! А как насчет lardon? - Он повернулся ко мне. - Ломтиков сала, - пояснил он.
- Нет, - сказал инспектор. - Она обжаривает курицу на сале, затем убирает ее со сковороды. Добавлять морковь, лук-шалот и немного чеснока. Разумеется, все мелко нарезанное.
- Да, разумеется, - согласился Ледок.
- Все это румянит, снова кладет курицу на сковородку и добавляет равное количество рислинга и крепкого куриного бульона.
- А, понятно. Бульон. А специи еще добавляет?
- После того, как она делает соус гуще с помощью куриного желтка, смешанного с небольшим количеством сливок, она добавляет лимонный сок и немного сливового бренди.
- Сливовое бренди. Очень интересно. - Ледок задумчиво кивнул. - Спасибо.
- Пожалуйста, - сказал инспектор” . Уолтер Саттертуэйт, “Клоунада”(1998)

3. Комиссар королевской полиции Николя Ле Флок — герой исторических детективов Жана-Франсуа Паро , действие которых происходит во времена Людовика XV. На сегодняшний день вышло 11 книг писателя, но особую популярность Николя Ле Флок получил благодаря одноименному сериалу, начатому в 2008 году и выдержавшему уже 6 сезонов. Описание приключений комиссара – сыщика-профессионала и кулинара-любителя — чередуются с подробнейшим описанием блюд и рецептов их приготовления. Жан Франсуа Паро , писатель и историк, использовал для своих детективов подлинные рецепты XVIII века. Приведенный ниже отрывок содержит рецепт приготовления экзотического на ту пору картофеля.

П рибор, хлеб и бутылка сидра стояли на столе. Устроившись, он налил стакан сидра и наполнил тарелку снедью. При виде вкусных овощей в нежном белом соусе, на поверхности которого плавали кусочки мелко нарезанной зелени петрушки и шнитт-лука, у него потекли слюнки. Катрина, делясь с ним рецептом приготовления этого восхитительного блюда, не забывала напоминать, что у плиты нельзя проявлять нетерпение, коли желаешь получить достойный результат.
Прежде всего, необходимо отобрать несколько равных по размеру картофелин, или «толстеньких», как величала картофельные клубни Катрина. Затем помыть их, обиходить и аккуратненько снять кожуру, стараясь придать им округлую, без выступов, форму. Нарезать кусочками свиное сало, бросить его в глубокую сковороду и тушить на медленном огне, пока сало не отдаст весь свой сок, а после вынуть его из сковороды, постаравшись не допустить, чтобы оно начало подгорать. В горячий жир, объясняла кухарка, опустить картофелины и обжарить до появления золотистой корочки. Не забыть добавить парочку неочищенных зубчиков чеснока, щепотку тмина и лавровый лист. Постепенно овощи покроются хрустящей корочкой. Продолжать обжаривать, заботливо переворачивая, еще какое-то время, дабы середина овоща стала мягкой, и только тогда, а никак не ранее, посыпать сверху доброй ложкой муки и уверенными движениями пассеровать муку вместе с овощами, а отпассеровав, залить половиной бутылки бургундского вина. Ну и, разумеется, посолить и поперчить, а потом оставить томиться на медленном огне еще добрых две четверти часа. Когда соус уварится, он станет нежным и бархатистым. Легкий и текучий, он нежно обнимет тающие во рту рассыпчатые картофелины в поджаристой корочке. Хорошей кухни без любви не бывает, повторяла Катрина. » Жан-Франсуа Паро, «Загадка улицы Блан-Манто»(2000)

4. В романе Юлиана Семенова “ Экспансия - I. По лезвию бритвы” , в котором рассказывается о работе советского разведчика Штирлица в послевоенный период, есть один необычный рецепт кофе. Его оригинальность заключается в наличии такого неожиданного ингредиента как … чеснок. Этот старинный рецепт имеет загадочное название “Секрет старого мавра ”.

Д жекобс отошел к камину, там у него стояла кофемолка и маленькая электроплита с медными турочками. Споро и красиво, как-то по-колдовски, он начал делать кофе, объясняя при этом:
- В Анкаре мне подарили рецепт, он сказочен. Вместо сахара - ложка меда, очень жидкого, желательно липового, четверть дольки чеснока, это связывает воедино смысл кофе и меда, и, главное, не давать кипеть.
Все то, что закипело, лишено смысла. Ведь и люди, перенесшие избыточные перегрузки - физические и моральные, - теряют себя, не находите? ” Юлиан Семенов » Экспансия - I. По лезвию бритвы «(1984)

5. Достойным завершением трапезы будет бокал коньяка. По правилам современного этикета коньяк следует пить только в качестве диджестива , т.е. в конце еды. К нему идеально подходит пикантная закуска “Николашка ”.

Столь странное название связано с именем последнего русского царя Николая II, который якобы изобрел эту закуску. А как ее готовить, можно узнать из фрагмента фантастического романа Сергея Лукьяненко, насыщенного кулинарными описаниями.

В начале он принялся готовить закуску. Истолок в кофейной мельничке сахар до состояния легкой пудры, высыпал в блюдце. Бросил в мельницу десяток кофейных зерен и превратил их в пыль, негодную даже для «эспрессо». Смешал с сахаром. Теперь оставалось лишь нарезать тонкими ломтиками лимон и посыпать полученной смесью, соорудив знаменитую «николашку», замечательную закуску под коньяк, главный вклад последнего русского царя в кулинарию… Сполоснул под краном и обдал кипятком лимон, нарезал тонкими кругами, посыпал сахарно-кофейной пудрой. Некоторые эстеты рекомендовали добавить к гармонии кисло-сладко-горького вкуса еще и соленую ноту – крошечной щепоткой соли или маленькой порцией икры. Но это Мартину всегда казалось излишеством и чревоугодием. Вот теперь приготовления к одиночной пьянке были завершены”. Сергей Лукьяненко, “Спектр” (2002).

Е да – как бы абсурдно это не звучало – стала модной. На переломе ХХ и XXI веков почти все вдруг превратились в кулинаров. И стали рассказывать истории о еде и кулинарии. На телевидении, в блогах, в книгах (и не только поваренных) появилась россыпь талантов, соединяющих искусство приготовления пищи с более широкими культурными задачами. Поскольку еда является важной частью жизни, не удивительно, что она является также частью литературы. Писатели пишут о еде, не только выстраивая вымышленные сюжеты, но и следуя фактам в произведениях, основанных на реальной жизни. Чтение многих из них пробуждает аппетит – тут все зависит от мастерства автора и степени владения словом. Другие, как например, вышедшая в 2009 году документальная книга Джонатана Сафрана Фоера «Поедание животных» (в русском переводе – «Мясо. Eating Animals»), скорее всего, аппетита вас лишат.

Х отя еда не очень часто становится предметом писательского вдохновения, есть произведения, в которых тема еды (или ее отсутствия, как в случае с «Голодом» Кнута Гамсуна) играет важную или вовсе главную роль. Пища, ее приготовление, описание обедов, завтраков и праздничных застолий находятся в центре авторского внимания, поскольку не только рассказывают о быте и нравах времени, но и позволяют лучше разобраться в психологическом типе литературных персонажей. Упоминания о еде встречаются в многочисленных литературных произведениях от древности до наших дней, причем в разных жанрах. Литературное меню можно составить по поэтическим произведениям, романам и повестям, рассказам, детективам и биографическим книгам, и даже по эротической прозе.

П о литературным источникам можно проследить историю развития культуры питания, особенности кухонь разных стран и народов. Информацию о еде в Древней Греции черпают прежде всего из пьес «отца комедии» Аристофана. Летописи и памятники древнерусской литературы редко упоминают о приготовлении блюд. И все же в «Повести временных лет» можно найти упоминания об овсяном и гороховом киселях. Современные составители списков «книг, которые непременно должен прочесть каждый» всегда ставят на первое место знаменитый сатирический роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В этом объемном произведении, написанном в XVI веке, описание пиршеств занимает десятки страниц! Именно в этой книге впервые упоминается знаменитая пословица «Аппетит приходит во время еды», ошибочно приписываемая самому Рабле.

В нушительный список писателей-гурманов продолжает Александр Дюма-отец, не просто любивший хорошо поесть. Он оставил после себя не только популярный и сегодня цикл романов об увлекательных приключениях королевских мушкетеров, но и «Большой кулинарный словарь», в котором содержится почти 800 новелл на кулинарную тематику – рецепты, письма, анекдоты, пересекающиеся так или иначе с темой еды.

Т алантливые мастера пера тем временем продолжали создавать национальные кулинарные мифы. Вот как обедал пушкинский Евгений Онегин:

Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

Д о Александра Пушкина в России смачно, но без аристократического оттенка, описывал еду поэт эпохи Просвещения Гавриил Державин: «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны»… А вот Николай Гоголь, в отличие от Пушкина, был «почвенным» патриотом и возразил великому современнику в самой аппетитной книге русской литературы «Мертвые души» устами Собакевича: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа».

«…Е сли б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром!» – утверждал Сергей Аксаков. Трудно не согласиться, прочитав вот такое меню: «…На столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было…» («Мертвые души»). Воспетая гениальным даром писателя любовь старосветских помещиков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, замешанная на любви к обильной пище – настоящий возвышенный гимн «прекрасному съестному!

В ся русская классика XIX века оставляет жизнерадостное кулинарное впечатление. Количество выпитого и съеденного на ее страницах поражает воображение. Один из самых известных персонажей русской литературы – гончаровский Обломов, который, кроме приема пищи и сна, ничем не занимается. И вот парадокс: все основные персонажи «золотого века» литературы – от Онегина до чеховских дачников - такие же обаятельные бездельники. У Антона Чехова есть рассказ «Сирена», представляющий собой прямо-таки путеводитель по гастрономическим соблазнам.

В литературных произведениях нередко содержатся не просто описания блюд и застолий, но и кулинарные рецепты. Польский поэт Адам Мицкевич описал в стихах рецепт приготовления литовского бигоса, а немецкий классик Фридрих Шиллер – рецепт пунша. Изобилует описаниями блюд книга Харуки Мураками «Хроники заводной птицы».

С приходом «серебряного века тема еды совершенно устранилась из литературы. По страницам изданий начали бродить женщины-вамп, роковые страсти, потенциальные самоубийцы. И никаких искушений для желудка! В советскую же эпоху застолья почти совсем исчезли со страниц книг. Если о том, как питались в 1920-е, еще можно было прочесть у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях», то в дальнейшем максимумом еды в литературе стал стахановский бутерброд. Трудно было ожидать от литературы описания пиршеств в то время, как народ голодал.

Ж изнелюбивый Хрущев своим кремлевским «воцарением» вернул в литературу еду, но не ту, что живописал Гоголь и другие классики. Национальные блюда оказались забыты, а вместо них появились гамбургеры, тосты и барбекю. Пионером внедрения в литературу американской гастрономии стал Василий Аксенов. Герои его романа «Остров Крым» потребляют такое количество виски, которого на Западе литературным героям хватило бы отправиться в мир иной...

С реди великих писателей-гурманов такие разные авторы, как Владимир Набоков, Хорхе Луис Борхес, Михаил Булгаков и Марсель Пруст. Ничем не хуже и автор книги «Трое в лодке, не считая собаки» Джером К.Джером. Три джентльмена – Джордж, Гаррис и Джей – всю повесть либо думают о еде, либо говорят о ней, а в остальное время просто едят. При этом они всего лишь гурманы, а не обжоры. Их души жаждут кулинарных изысков…

К улинарные пристрастия современной литературы в России определить невозможно, поскольку на страницах книг их практически нет. Обеденные столы в нынешних произведениях встречаются настолько редко, что кажется, будто герои лишены органов обоняния и осязания, а из всех соблазнов им ведом только один - словоговорение. А «говорящие головы» не едят…

В это время за рубежом в моду вошли кулинарные детективы, любовно-кулинарные романы, книги про сентиментальные кулинарные путешествия. Повара теперь запросто расследуют преступления, а сыщики отлично готовят. После Мегрэ и Ниро Вульфа - не ново, но спросом пользуется. Особой популярностью пользуются книги «Богиня на кухне» Софи Кинселлы, «Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту» Джули Пауэлл, «Шоколад на крутом кипятке» Лауры Эскивель, «Шоколад» Джоан Харрис, «Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» Фэнни Флэгг. К кулинарии «неравнодушен» и зловещий персонаж цикла романов Томаса Харриса о Ганнибале Лектере, ставший еще и героем телесериала, в котором пугающе натуралистично показан процесс приготовления каннибалом изысканных блюд.

К ниги, в которых «вкусно» описана вкусная еда, будут пользоваться спросом всегда. Ведь кулинария – это тоже искусство. По меткому выражению Кадзуо Исигуро, его просто недостаточно ценят, так как результат исчезает слишком быстро.

Дмитрий Вольский,
октябрь 2014

А. Волосков. “За чайным столом”

В описаниях застолья русская литература буквально сближается с живописью – «словесные натюрморты» великих писателей захватывают воображение не меньше, чем натюрморты реальные, нанесенные знаменитыми художниками на холст или картон, и одни другим не уступают в яркости и «вкусности».

Начнём с Пушкина – Евгений Онегин посещает ресторан « Talon » (Петербург, Невский проспект) :

Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Стразбурга пирог нетленный*
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

*) Осо­бым спо­со­бом при­го­тов­лен­ный паш­тет из ути­ной печени, трю­фе­лей и ряб­чи­ков в тонкой хрустящей оболочке из теста.

После ресторана Онегин сразу помчался в театр:

Еще бока­лов жажда про­сит
Залить горя­чий жир кот­лет,
Но звон бре­гета им доно­сит,
Что новый начался балет.

В «Отрыв­ках из путе­ше­ствий Оне­гина» упо­ми­на­ется еще один ресто­ран – одес­ский ресто­ран Отона и его зна­ме­ни­тые уст­рицы:

Что уст­рицы? При­шли! О радость!
Летит обжор­ли­вая мла­дость
Гло­тать из рако­вин мор­ских
Затвор­ниц жир­ных и живых,
Слегка обрызг­ну­тых лимо­ном.
Шум, споры – лег­кое вино
Из погре­бов при­не­сено
На стол услуж­ли­вым Ото­ном;
Часы летят, а гроз­ный счет*
Меж тем неви­димо рас­тёт.

*) Устрицы в 1-й половине 19-го века были весьма доро­гим удо­воль­ствием – сто­и­мость сотни уст­риц дохо­дила в ресторане до 100 руб­лей (например, армейский штабс-капитан зарабатывал тогда эти самые 100 рублей в месяц, а 1 кг свежего мяса стоил 40-50 коп.).

Иван Андреевич Крылов:

Прославленный русский баснописец был наделён и многими другими талантами: прекрасно знал пять иностранных языков; превосходно играл на скрипке; имел могучее здоровье – до самых холодов купался в Неве, смаху проламывая молодой лёд огромным телом, массой далеко за 100 кг. Но главной его радостью была еда. Прямо скажем, Иван Андреевич Крылов был редкостным, просто чудовищным обжорой. Как отозвался однажды о Крылове П. Вяземский, ему легче было пережить смерть близкого человека, чем пропустить обед. Вот воспоминание современника: «За один обед, которому Иван Андреевич посвящал не менее трёх часов, он поглощал немыслимое количество пищи: три тарелки ухи, два блюда пирожков-расстегаев, несколько телячьих отбивных, половину жареной индейки, на десерт – большой горшок гурьевской каши».* Пушкин, с которого мы начали наш рассказ, любил Крылова и называл его «преоригинальной тушей».

*) Каша , приготовляемая из манной крупы на молоке с добавлением орехов (грецких , фундука, миндаля ), сухофруктов, сливочных пенок.

Н.В. Гоголь – «Мертвые души» (Чичиков послушал, как хозяин поместья Петр Петрович Петух заказывал своему повару «решительный обед»):
– Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там эдакого… Да чтобы с одного боку она, понимаешь – зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то пропеки ее так, чтобы рассыпалась, чтобы ее всю проняло, знаешь, соком, чтобы и не услышал во рту – как снег бы растаяла… Да сделай ты мне свиной сычуг*. Положи в середку кусочек льду, чтобы он взбухнул хорошенько. Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гарнир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подвась мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли там еще какого коренья?..

*) Свиной желудок с начинкой из молотых свиных субпродуктов (печень, почки, язык, уши), разных овощей и специй, запеченный в духовке; помещённый внутрь кусочек льда в духовке превращается в пар и делает сычуг пористым, мягким и нежным.

И. А. Гончаров – «Обломов»:

Об обеде совещались целым домом… Всякий предлагал свое блюдо: кто суп с потрохами, кто лапшу или желудок, кто рубцы, кто красную, кто белую подливку к соусу… Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке. Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась!.. Индейки и цыплята, назначаемые к именинам и другим торжественным дням, откармливались орехами, гусей лишали моциона, заставляли висеть в мешке неподвижно за несколько дней до праздника, чтобы они заплыли жиром. Какие запасы были там варений, солений, печений! Какие меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке!

А.П. Чехов – из рассказа «Сирена» (дело происходит в совещательной комнате суда, где все собрались для вынесения решения):

– Ну-с, когда вы входите в дом, – начал секретарь суда, – то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Секретарь суда изобразил на своем сладком лице блаженство. – Как только выпили, сейчас же закусить нужно.

– Послушайте, – сказал председатель, поднимая глаза на секретаря, – говорите потише! Я из-за вас уже второй лист порчу.

– Ах, виноват-с, Петр Николаич! Я буду тихо, – сказал секретарь и продолжал полушёпотом: – Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать. Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но всего лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом… объедение! Но налимья печенка – это трагедия!

– М-да… – согласился почетный мировой судья, жмуря глаза. – Для закуски хороши также, того… душоные белые грибы…

– Да, да, да… с луком, знаете ли, с лавровым листом и всякими специями. Откроешь кастрюлю, а из нее пар, грибной дух… даже слеза прошибает иной раз! Ну-с, как только из кухни приволокли кулебяку, сейчас же, немедля, нужно вторую выпить.

Ещё Чехов – из рассказа «О бренности»:

Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот… Но тут его хватил апоплексический удар.

Л. Н. Толстой – «Анна Каренина»:

Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить некоторой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во всей фигуре Степана Аркадьича. К ним тотчас подлетел официант татарской внешности.

– Если прикажете, ваше сиятельство, отдельный кабинет сейчас опростается: князь Голицын с дамой. Устрицы свежие получены.

– А! устрицы.

Степан Аркадьич задумался.

– Не изменить ли план, Левин? – сказал он, остановив палец на карте. И лицо его выражало серьезное недоумение. – Хороши ли устрицы? Ты смотри!

– Фленсбургские, ваше сиятельство, остендских нет.

– Фленсбургские-то фленсбургские, да свежи ли?

– Вчера получены-с.

– Так что ж, не начать ли с устриц, а потом уж и весь план изменить? А?

– Мне все равно. Мне лучше всего щи и каша; но ведь здесь этого нет.

– Каша а ла рюсс, прикажете? – сказал татарин, как няня над ребенком, нагибаясь над Левиным.

– Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, – сказал Степан Аркадьич. – Ну, так дай ты нам, братец ты мой, устриц два, или мало – три десятка, суп с кореньями…

– Прентаньер, – подхватил татарин. Но Степан Аркадьич, видно, не хотел ему доставлять удовольствие называть по-французски кушанья.

– С кореньями, знаешь? Потом тюрбо под густым соусом, потом… ростбифу; да смотри, чтобы хорош был. Да каплунов, что ли, ну и консервов.

Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: «Суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи…».

М. Булгаков – «Мастер и Маргарита» (Фока, в беседе с поэтом Амвросием, не желая есть нынешние «отварные порционные судачки», вспоминает возле входа в ресторан Грибоедова «у чугунной решетки»,* как это было до Октябрьской революции):

– Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой помните? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, – на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните. Что нынче ваши судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики помните? Шипящий в горле нарзан?!..

*) Здесь у Булгакова описано реальное московское здание, Тверской б-р 25, он же «дом Герцена», ныне там расположен Литературный институт им. Горького.

Исаак Бабель – «Одесские рассказы»:
… И вот теперь… мы можем вернуться на свадьбу Двойры Крик, сестры Короля. На этой свадьбе к ужину подали индюков, жареных куриц, гусей, фаршированную рыбу и уху , в которой перламутром отсвечивали лимонные озера. Над мертвыми гусиными головками покачивались цветы, как пышные плюмажи. Но разве жареных куриц выносит на берег пенистый прибой одесского моря? Всё благороднейшее из нашей контрабанды, всё, чем славна земля из края в край, делало в ту звездную, в ту синюю ночь свое разрушительное, свое обольстительное дело. Нездешнее вино разогревало желудки, сладко переламывало ноги, дурманило мозги и вызывало отрыжку, звучную, как призыв боевой трубы. Черный кок с «Плутарха», прибывшего третьего дня из Порт-Саида, вынес за таможенную черту пузатые бутылки ямайского рома , маслянистую мадеру, сигары с плантаций Пирпонта Моргана и апельсины из окрестностей Иерусалима . Вот что выносит на берег пенистый прибой одесского моря…

Подборка и комментарии Михаила Краснянского

Любое литературное творение - это художественное целое. Таким целым может быть не только одно произведение (стихотворение, рассказ, роман…), но и литературный цикл, то есть группа поэтических или прозаических произведений, объединенных общим героем, общими идеями, проблемами и т.д., даже общим местом действия (например, цикл повестей Н.Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Повести Белкина" А.Пушкина; роман М.Лермонтова "Герой нашего времени" - тоже цикл отдельных новелл, объединенных общим героем - Печориным). Любое художественное целое - это, по существу, единый творческий организм, имеющий свою особую структуру. Как и в человеческом организме, в котором все самостоятельные органы неразрывно связаны друг с другом, в литературном произведении все элементы так же и самостоятельны, и взаимосвязаны. Система этих элементов и принципы их взаимосвязи и называются КОМПОЗИЦИЕЙ :

КОМПОЗИЦИЯ (от лат. Сompositio, сочинение, составление) - построение, структура художественного произведения: отбор и последовательность элементов и изобразительных приемов произведения, создающих художественное целое в соответствии с авторским замыслом.

К элементам композиции литературного произведения относятся эпиграфы, посвящения, прологи, эпилоги, части, главы, акты, явления, сцены, предисловия и послесловия "издателей" (созданных авторской фантазией внесюжетных образов), диалоги, монологи, эпизоды, вставные рассказы и эпизоды, письма, песни (например, Сон Обломова в романе Гончарова "Обломов", письмо Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне в романе Пушкина "Евгений Онегин", песня "Солнце всходит и заходит…" в драме Горького "На дне"); все художественные описания - портреты, пейзажи, интерьеры - также являются композиционными элементами.

Нередко организатором композиции выступает художественный образ , например, дорога в поэме Гоголя "Мертвые души".

В своей работе я рассматриваю образ еды в произведениях писателей разных веков.

Актуальность моей работы связана с изучением художественного образа, в частности образа еды, как одного из важнейших композиционных приёмов.

Объектом исследования стал концепт «еда».являются

Предметами исследования являются стилистические, лексические, художественные средства создания образа еды в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души», романе Гончарова «Обломов», романах Булгакова «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита».

Цель исследования : раскрыть философское звучание различных оттенков мотива еды в русской литературе XIX и XX веков, проследить эволюцию образа еды, начиная от произведений…

Задачи научной работы:

Познакомиться с произведениями заявленных писателей;

Выявить многообразие значений понятия «еды» в данных произведениях;

Изучит литературу по данной теме;

Выяснить вопрос о традициях изображения еды в мировой литературе;

Исследовать роль еды в раскрытии идей в произведениях классиков;

Проанализировать роль образов еды в данных произведениях.

Гипотеза: философское звучание мотива еды выступает как средство раскрытия характеров героев, описания общества и образа жизни той эпохи. Концепт «еда» является художественным образом и может выступать в роли связующего звена между событиями.

Методы исследования:

сравнительно-сопоставительный анализ;

работа с литературоведческими статьями, монографиями.

Моя работа может быть использована на уроках и лекциях в школе и других учебных заведениях, семинарах и др. по произведениям Гончарова, Булгакова, Гоголя, приёмам композиции и художественным образам. Материал моей исследовательской работы может помочь другим учащимся в освоении материала по литературе, а так же быть использованным в других научно-исследовательских работах.

Один из самых почитаемых древними греками богов, бог вина и виноделия, Дионис, в мифах изображается путешествующим по всему свету в окружении хмельных менад и сатиров, весело пирующим и пляшущим в тенистых долинах. Дионис в мифологии воспринимался как апофеоз жизненной силы и чувственного земного бытия… Не случайно отец Диониса Зевс-громовержец жестоко наказывал всех, кто не почитал или оскорблял юного бога.

В евангельских сюжетах мы также неоднократно встречаемся с «образами» еды. Это широко известная притча о пяти хлебах и двух рыбах, которыми Христос накормил 5 тысяч человек.

«Он же, взяв пять хлебов и две рыбы и воззрев на небо, благословил их, переломил и дал ученикам, чтобы раздать народу. И ели и насытились все; и оставшихся у них кусков набрано двенадцать коробов».

Образ еды в этом сюжете приобретает символический смысл силы веры. В сюжете последней вечери Иисус Христос нарекает хлеб своим телом, а вино – своей кровью: так возникает аллегорическое толкование хлеба и вина. (Евангелие от Луки - 2, 94.).

Вкусы обломовцев отличались своей характерностью. К идиллическим продуктам, особенно любимым, относились кофе, сливки, молоко, мед, хлеб. Последний был особенно популярен. Из муки изготовлялось и поглощалось в неимоверных количествах множество блюд: блины, булочки, крендельки, печенья, сухарики, пироги.

Апофеозом и символом обломовской сытости и всеобщего довольства становится исполинский пирог, который пекли в воскресенье и праздничные дни. На этот пирог требовалось двойное, против обыкновенного, количество муки и яиц. Как следствие того, «на птичьем дворе было более стонов и кровопролития». Что касается последнего, то пироги пекли, по всей видимости, с цыплятами и свежими грибами. Именно о таких пирогах, испеченных Агафьей Матвеевной Пшеницыной, Захар заметил:

«Пирог не хуже наших обломовских, с цыплятами и со свежими грибами».

Этот пирог «сами господа ели еще на другой день; на третий и четвертый день остатки поступали в девичью; пирог доживал до пятницы, так что один совсем черствый конец, без всякой начинки, доставался в виде особой милости Антипу, который, перекрестясь, с треском неустрашимо разрушал эту любопытную окаменелость, наслаждаясь более сознанием, что эти господский пирог, нежели самим пирогом, как археолог, с наслаждением пьющий дрянное вино из черепка какой-нибудь тысячелетней посуды».

Пиршество продолжалось до тех пор, когда наставала пора печь новый пирог.

В Обломовке царит настоящий культ пирога. Изготовление громадной сдобы и насыщение ею напоминает некую сакральную церемонию, исполняемую строго по календарю, из недели в неделю, из года в год.

Вспомним, что пирог в народном мировоззрении - один из наиболее наглядных символов счастливой, изобильной, благодатной жизни. Пирог - это «пир горой», рог изобилия, вершина всеобщего веселья и довольства, магическое солнце материального бытия. Вокруг пирога собирается пирующий, праздничный народ. От пирога исходят тепло и благоухание; пирог - центральный и наиболее архаический символ народной утопии. Обломовка - это всеми забытый, чудом уцелевший «блаженный уголок» - обломок Эдема. Здешним обитателям обломилось доедать археологический обломок-кусок громадного когда-то пирога.

Само слово «пирог» созвучно слову «пир». Это праздничное пиршественное блюдо. И действительно, «пир» - центральное событие каждого дня для обломовцев; они проводят свою жизнь не в трудах, а в пирах, ибо их жизнь - гармония, где неразрывно слиты и телесное, и духовное начала. Такое ощущение жизни, бытия свойственно эпикурейской эстетике: «Нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно; нельзя жить разумно, хорошо и праведно, не живя сладко. У кого чего-нибудь недостает, чтобы жить разумно, хорошо и праведно, тот не может жить сладко».

Эпикур выделяет в жизни человека три рода удовольствий.

1 . От еды и питья. (Ср. в Обломовке: «Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке».)

2. От любви. (Ср. в мечтах Обломова: «Обломову, среди ленивого лежания... среди тупой дремоты и среди вдохновенных порывов, на первом плане всегда грезилась женщина как жена и иногда - как любовница».)

3. Эстетическое в области зрения и слуха. (Ср. в мечте Обломова: «Ноты, рояль, изящная мебель».)

Принципом эпикурейства было не просто наслаждение само по себе, но тот безмятежный, безмолвный покой души, когда за размеренным удовлетворением потребностей организма наступает полное отсутствие всяких страстей и тягот. (Ср. у жителей Обломовки:

«Не слыхивали они о так называемой многотрудной жизни, о людях, носящих томительные заботы в груди... Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись, как огня, увлечения страстей... душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле... Добрые люди понимали ее (жизнь) не иначе как идеалом покоя и бездействия, нарушаемого по временам разными неприятностями...»).

Блаженство такой жизни основано на физическом здоровье и телесном самоощущении.

Как видим из всего вышесказанного, в своей первооснове мир Обломовки - в своем роде «мир еды» и, более того, «пир еды» - символизирует торжество самой Жизни, во всех ее проявлениях - и материальном, и духовном. Описание «еды» в «Сне Обломова» становится особенно значимым. Именно на уровне мотива «еды» проявляется архетип (первосмысл) обломовского мира - радость жизни, наслаждение ею. Мотив «еды» и его реализация в романе переводят действие романа с бытового уровня на бытийный.

Отпечаток этого «бытийного» мироощущения распространяется на весь повседневный уклад жизни обломовцев - жизнь как череда сменяющих друг друга праздников.

Обломовцам свойственна полнота желаний, наслаждения жизнью (бытием). Совместная еда в этом мире - не бытовая подробность, а символ единения.

1. 1. Еда в петербургской жизни Обломова

Многие особенности в поведении и о жизни взрослого Обломова объясняются не угасающим семейным началом, которое резко диссонирует с нормам петербургской жизни.

Илья Ильич в своей петербургской жизни ищет то теплоты и надежности семейных отношений, которые поддерживали его в детстве, в Обломовке. Обломов - дитя, «уроженец заспанной Обломовки», поэтому совместной еде и еде вообще придает он совсем не «петербургский» смысл. Его постоянное желание разделить с кем-нибудь трапезу невозможно объяснить одним интересом к новостям, которые могут принести зазванные на обед гости

«Кого не любишь, кто не хорош, с тем хлеба в солонку не обмакнешь», -

говорит Обломов в разговоре со Штольцем.

В Петербурге, на Гороховой улице, Обломов выстраивает свою жизнь согласно «обломовской модели мира», подобно той уютной и комфортной жизни, которой жили еще отцы и деды. Он создает свою «петербургскую Обломовку».

От более или менее активной жизни, которую герой вел в Петербурге, он постепенно переходит к спокойному и размеренному течению своих дней:

«Его почти не влекло из дома, он с каждым днем все крепче и постояннее водворялся в своей квартире»;

«сначала ему тяжело стало пробыть целый день одетым, потом он ленился обедать в гостях, кроме коротко знакомых, более холостых домов, где можно снять галстук, расстегнуть жилет и где можно «поваляться» соснуть часок».

Обломов проводит свои дни дома, изредка выбираясь в гости в один из таких домов - к Ивану Герасимовичу, с которым служил прежде. Именно о нем рассказывает с таким умилением Илья Ильич Штольцу:

«У него как-то правильно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие, три собаки, такие добрые! Закуска стола не сходит. Гравюры все изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя человек... нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза!»

Илья Ильич привозит свою «Обломовку» в Петербург, вместе с «перинами, ларцами, чемоданами, окороками, булками, всякой жареной и вареной скотиной и птицей», и «воцарилась» на Гороховой улице с тем же размахом.

Лежание на диване и обильное питание очень нравились Обломову, однако, по мнению доктора, такой образ жизни приведет только к удару.

«Пищи мясной и вообще животной избегать, мучной и студенистой тоже…кушать легкий бульон, зелень, не есть жирного и тяжелого…не лежать…ходить по 8 часов в сутки…развлекаться…танцевать»,- такой образ жизни предлагал Обломову врач.

В принципе, он не далек от мечтаний Ильи Ильича.

Гончаров смотрит на жизнь недифференцированным взглядом, захватывая и главное, и второстепенное, равняя их. Не человек опускается до уровня бессловесной твари, мебели или домашней вещи (как это было у гоголя), а наоборот, мелочи быта поднимаются до человека. Человек слит с окружающей действительностью, отражается в ней, а она – в нем. В романе становятся важными все составляющие человеческой жизни – и духовная, и бытовая; причем одно не мыслится без другого. Полноценная человеческая жизнь включает в себя и материю (материальные блага), и дух (духовную жизнь) именно о такой жизни мечтает Обломов, выстраивая свой жизненный идеал: еда, отдых, прогулки (материя) и споры беседы, задумчивое молчание (дух). Отсутствие одной из составляющих полноценного человеческого существования делает жизнь «обломовского» человека ущербной, неполной, несчастной. У русского человека всего должно быть сполна, во всем должен быть избыток…

1. Образ еды в романах Булгакова «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита»

   1. Образ еды в романе «Собачье сердце»

Помещая тему в исторический контекст времени, Булгаков вместе с тем создает на страницах произведений поистине языческий культ поварского искусства. В «Собачьем сердце» он дает возможность читателю заглянуть в «царство поварихи Дарьи Петровны», где совершалось таинство приготовления пищи:

«В черной сверху и облицованной кафелем плите стреляло и бушевало пламя... По стенам на крюках висели золотые кастрюли, вся кухня громыхала запахами, клокотала и шипела в закрытых сосудах».

Здесь восстанавливается разрушенный космос: через два дня Шарик уже лежал рядом с корзиной угля и смотрел, как работает Дарья Петровна. И есть что-то природно общее в них:

«Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть... Шарик в это время терзал рябчикову голову».

Повествование здесь ведется неспешно: до деталей расписанная автором процедура приготовления котлет смотрится как дело, которому пришло время и место:

«Из миски с молоком Дарья Петровна вытаскивала куски размокшей булки, смешивала их на доске с мясною кашицей, заливала все это сливками, посыпала солью и на доске лепила котлеты» - и снова: «В плите гудело, как на пожаре, а на сковороде ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад. Клокотало, лилось».

Подлинной идиллией, написанной в мягких тонах, венчается эта картина: вечером вычищенные кастрюли «сияли таинственно и тускло», «Шарик лежал на теплой плите, как лев на воротах, а черноусый и взволнованный человек... обнимал Дарью Петровну».

Упорядоченность и предсказуемость являются следствием естественного развития событий:

«Зинка в кинематограф пошла, - думал пес, - а как придет, ужинать, стало быть, будем. На ужин, надо полагать, телячьи отбивные».

В контексте нормального хода жизни Булгаковым представлены веками выработанные человечеством формы принятия пищи и разные по настроению варианты отношения к ней:

«Утренний завтрак - полчашки овсянки и вчерашнюю баранью косточку - съел без всякого аппетита»,

«Ждали обеда. Пса несколько оживила мысль о том, что сегодня на третье блюдо будет индейка».

Бросить «недопитую чашку кофе» для Филиппа Филипповича значило в этом свете нечто экстраординарное, ибо «этого с ним никогда не случалось».

Булгаков охотно присоединяется к суждению Преображенского, что «еда - штука хитрая», и с удовольствием дает ему возможность «проповедовать» по этому поводу. Слово героя при этом снова включается в конфликтный диалог с социальными оппонентами:

«Холодными закусками и супами закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует с закусками горячими».

Вместе с тем герой вполне доброжелательно открывает истину в еде:

«Налейте не английской, а обыкновенной русской водки... Дарья Петровна сама отлично готовит водку... Водка должна быть в сорок градусов, а не в тридцать... бог их знает, чего они туда плеснули...».

Неспешная беседа касается многих предметов, в том числе и непосредственно достоинств употребляемой пищи:

«Он подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились: “Это плохо?” - жуя, спрашивал Филипп Филиппович. - Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор. - Это бесподобно, - искренно ответил тяпнутый».

Застольная беседа рисуется как необходимая составляющая процесса еды. Можно, конечно, как это делает Шариков, поднять рюмку и произнести: «Ну, желаю, чтоб все», а затем «выплеснуть водку в глотку» и завершить подобное возлияние, с искривленным лицом склонившись над ведром; «пошатываясь в руках Борменталя», он «очень нежно и мелодически ругался скверными словами, выговаривая их с трудом».

1. 1. Образ еды в романе «Мастер и Маргарита»

Образ еды в ресторане «У Грибоедова»

Для того чтобы воссоздать черты приспособленного к человеку жизненного уклада, Булгаков нередко осуществляет выходы в кулинарные пределы недавнего прошлого.

Так, используя форму притворной чрезмерной похвалы и играя словом восторженного рассказчика, Булгаков в «Мастере и Маргарите» дает читателю представление о гастрономически-кулинарных изысках, которые в недавнем прошлом были обычным явлением в ресторанном меню: тут и порционные судачки, и стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой, и яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках, и филейчики из дроздов с трюфелями, перепела по-генуэзски, какой-то экзотический суп-прентаньер. Перечисление дается по нарастающей:

«Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?!».

И, заведя читателя в бесконечные коридоры пиршественного великолепия, автор внезапным нарушением инерции перечисления («Но довольно, ты отвлекаешься, читатель!» ) констатирует необратимость исчезновения всех этих примет устойчивого социального уклада. Как «оставь надежды!» выглядит приведенная им оттеночная говорящая деталь:

«Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня».

Недвусмысленная авторская оценка проглядывает в этом столкновении поэмы и прозаической констатации факта. Родной сестрой подобной «ресторанной кухни» смотрятся в произведениях Булгакова коммунальные кухни с годами немытыми окнами, с ревущими примусами на плите, коптящими керосинками и переругивающимися женщинами.

Лейтмотив масла в романе

Творчески воспринимая традиции, Булгаков вместе с тем формирует и резко индивидуальные контексты, эстетически выводящие мелочи кулинарно-кухонного обихода в позицию значительного смыслового обобщения. Именно так в романе «Мастер и Маргарита» существует лейтмотивная подробность - масло . Навеки остается в памяти потрясенного читателя:

«Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила».

Автор, однако, не позволяет читательскому восприятию остаться на поверхности событий. В своей привычной манере - играя, все же наводить на истину - он сразу же дает немаловажный, как окажется, взыскующий вопрос Берлиоза:

«При чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?».

Какая Аннушка, вскоре становится ясно из разговора женщин:

«Наша Аннушка! С Садовой! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей!».

Объяснить, при чем здесь растительное масло, первым берется незадачливый Бездомный: «Подсолнечное масло здесь вот при чем», - решительно начинает он, но не может двинуться дальше, скандально и опрометчиво лишь намекая на безумие Воланда. Автор же ведет читателя подсказывающим путем: во втором же абзаце главы о Пилате он напишет:

«Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла , и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета».

Многократно повторится эта тормозящая повествование назойливая деталь:

«Казалось, что розовый запах источают кипарисы», «к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя», «и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух».

Запахом оливкового масла заполнено все пространство вокруг Пилата.

Невозможно пропустить этот важный для автора текстовый знак. И только самим героям все еще остается невнятным его указующий смысл. И Берлиоз склонен думать, что сумасшествием профессора объясняется «и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку...» . Когда же совершается расплата за это упорное непонимание, в сознании потрясенного Ивана начала «вязаться цепочка»:

«К слову “Аннушка” привязались слова “подсолнечное масло”, а затем почему-то, - подчеркнет автор, - “Понтий Пилат”».

И, собственно, два точных ответа назвал он, взвесив все: незнакомец «точно знал заранее» и «уж не подстроил ли он все это сам?!». Под знаком этого знания выстроено повествование о последнем пути Иуды. В «масличное имение» направляется он по указанию Низы. Говорящими текстовыми метками уставлена дорога к месту свидания, которая лежит мимо « масличного жома ».

Грозным предостережением смотрится серия назойливых деталей: Иуда уже видит «полуразрушенные ворота масличного имения» , он бежит « под таинственной сенью развесистых громадных маслин », выходит к « масличному жому с тяжелым каменным колесом ». Убийца появляется, вместо Низы, «отлепившись от толстого ствола маслины » , и после убийства Афраний устремляется «в чащу масличных деревьев».

Оформленный таким образом в пределах всего романа лейтмотив связан со многими проблемными узлами его. Он наводит читателя на мысль о существовании надмирных сил, во власти которых находится судьба человека, а также сигналит о проявлении высшей предначертанности справедливого возмездия за творимое людьми зло, по каким бы побуждениям оно ни совершалось. Изначально основанный на парадоксах и в общефилософском плане осуществляющий сатанинское возмездие всем приложившим руку к уничтожению Христа, роман с использованием системы «масличных» маркеров неожиданно выстраивает смысловой ряд типологически родственных образов: Берлиоз (Бездомный) - Пилат - Иуда.

Концепт вина в произведении

В булгаковском художественном мире, где серьезное существует в тесной связи со смешным, а веселые розыгрыши - рядом со свободной и трезвой правдой, в весьма широком диапазоне представлены разные смысловые коннотации концепта вина .

Однако в большом пространстве булгаковского художественного мира, где силен карнавальный обертон, тема вина получает специфическую огласовку и как тема вины. В позиции абсолютного верха, в трагическом звучании отмечена автором «неубранная красная как бы кровавая лужа» у ног прокуратора Иудеи.

Сам прокуратор, поджидая Афрания с известием о казни, подливает себе вино в чашу и то и дело глядит «на две белые розы, утонувшие в красной луже» . В мировой культуре, как известно, белые розы ассоциируются со святостью Спасителя. С появлением вестника, когда «красная лужа была затерта, убраны черепки и на столе дымилось мясо» , Пилат приглашает его к столу:

«Ничего не услышите, пока не сядете и не выпьете вина ».

Именно «вино» становится аксиологически связующим смысловым центром описываемой сцены:

«Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино . Другой слуга, осторожно наклоняясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора... Пока пришедший пил и ел, Пилат, прихлебывая вино , поглядывал прищуренными глазами на своего гостя».

Подчеркнутый цвет напитка воскрешает в памяти цвет крови и становится знаковой деталью, мгновенно соединяющей множество однотипных других, разбросанных по тексту романа, но сродненных принадлежностью к главной трагической ситуации: «белый плащ с красным подбоем» Пилата, « багряный военный плащ» Афрания, « красная лужа», «неприятнейшее кровопролитие », «догорающие колоннады», «заскорузлый от крови кошель», на котором « кровь Иуды из Кириафа» , - и снова « густое красное вино » . Булгаков подчеркивает значимость для него темы « вино ».

Не отказавшийся и от второй чаши гость включается в характерную для булгаковской манеры описания беседу:

«Превосходная лоза, прокуратор, но это - не “Фалерно”? - “Цекуба”, тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор».

Основной акцент поставлен на следующем, ритуальном по драматургии эпизоде тоста:

«Пилат наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающих отлили немного вина из своих чаш в блюдо с мясом, и прокуратор произнес громко, поднимая чашу: “За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!”. После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства...».

Возможно, Пилат из опасения громко произносит здравицу, но в любом случае само то, что после казни Иешуа он все же способен выговорить эти слова, удерживает на нем печать несмываемой вины. И Пилат, и его соучастник - оба представлены как трагически повинные, повязанные кровью сообщники. Многозначительным выглядит в аспекте темы несколько отодвинутый в тексте, как бы случайный штрих: на вопрос Пилата, в каких выражениях Иешуа отказался от напитка, предлагаемого перед повешением на столбы, Афраний отвечает:

«Он сказал, что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь».

Удивительное мастерство булгаковского строения текста обусловливаетсмысловое богатство скрытых внутри него семантических перекличек:

«Кого? - глухо спросил Пилат. - Этого он, игемон, не сказал».

Этот мощный завершающий акцент оставляет Пилата в экзистенциальной позиции неизбывного одиночества - наедине и лицом к лицу со своей виной. Отсюда неслучайные детали в описании игемона: «внезапно треснувший голос», «хриплый голос». В большом пространстве романа Булгаков нередко представляет веселую карнавальную вязь вина и в и н ы с акцентировкой образов материально-телесного низа. Так, например, в эпизоде посещения буфетчиком Соковым нехорошей квартиры вся ситуация разыграна на тонких сопряжениях значений. Представившись заведующим буфетом театра «Варьете», Андрей Фокич сразу становится обвиняемым. На его вину указывает Воланд:

«В рот ничего не возьму в вашем буфете!.. Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы... Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои!».

В ответ Соков произносит неслучайное, по булгаковскому замыслу, слово: «извиняюсь» , где сема « вино » присутствует в значении «снимаю с себя вину» - «Я не по этому поводу, и осетрина здесь ни при чем».

Знаменитое «осетрину прислали второй свежести» встречает нравоучительную отповедь Воланда:

«Вторая свежесть - что за вздор! Свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!».

В ответ на обвинение буфетчик снова начинает:

«Я извиняюсь...»,

т. е. снова пытается выйти из зоны виновности. Воланд же перекрывает ему ход:

«Извинить не могу», - говорит он твердо.

«задняя ножка которой тотчас с треском подломилась, и буфетчик, охнув, пребольно ударился задом об пол».

Падая, он поддел ногой другую скамеечку, стоявшую перед ним, и с нее опрокинул себе на брюки «полную чашу красного вина » . В данном случае «чаша красного вина » - площадная сестра красной, «как бы кровавой лужи» у ног прокуратора, она своего рода мета, удостоверяющая вину. На несмываемость ее Булгаков указывает дополнительным и многозначительным штрихом:

Таким, «в совершенно мокрых штанах» (т. е. навеки отмеченным) он и встретится позднее на лестнице несчастному Поплавскому; автор отметит, что он шел «как пьяный» . Воланд же, как будто и не было этой театрализованной паузы, продолжает с того момента, когда Андрей Фокич попытался выскользнуть из-под указания на его вину:

«Да, итак, мы остановились на осетрине? Голубчик мой! Свежесть, свежесть и свежесть - вот что должно быть девизом всякого буфетчика».

Булгаков, кажется, выстраивает эпизод по травестийной кальке пилатовской сцены. Тонкая ирония окрашивает ситуацию выбора вина:

«Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?» - любезно интересуется Воланд, а в ответ слышит: «Покорнейше... я не пью...».

В мире булгаковских произведений это уже характеристика, которую, кстати, озвучивает Воланд:

«Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы».

Конечно, вина у каждого своя: Пилату - Пилатово, но, видимо, по Булгакову, преступление буфетчика не менее велико, что в плане осмысления нашей темы весьма значительно.

Следует отметить, что в описании бала у Воланда ни разу не упоминается красное вино, а только коньяк, спирт и шампанское, вследствие чего исчезают и аналогии вина и вины.

Подводя итоги наблюдения , можно сказать, что Булгаков, используя поливалентность образов еды и питья, разработал множество оригинальных изобразительно-выразительных приемов и способов формирования с их помощью новых смыслов. Эстетическая активность предметности такого рода ярко проявилась на разных уровнях художественной структуры и органически вошла в согласие со стилевыми законами булгаковского творчества, с его склонностью к социальной и психологической смещенности изображения, к карнавализации, гротескному отстранению и трагикомическому пафосу.

1. Заключение

Образы еды и питья относятся к числу вечных в мировой культуре. Внимание к данной детали помогает нам понять замысел автора. Отношение к еде и питью, «кулинарные» детали выступают в произведении как способ авторской оценки персонажей и мира в целом. Образ еды – важнейший композиционный приём в романах Гончарова, Булгакова, Гоголя.

Необходимо отметить, что образ еды зачастую идет в параллели с христианскими заповедями, запрещающими чревоугодие, развращение души, удовлетворение только телесных потребностей. Особенно ярко это видно в произведении «Мёртвые души». Гоголь использует вид поглощения пищи героем, саму пищу как показатель душевной пустоты, «омертвелости» героя. Пища используется настолько сытная, обильная, жирная, невероятных размеров, что читатель может даже стать противно. Но мотив разрушенной души, предающейся чревоугодию, т.е. нарушающей одну из главных заповедей, есть и у Булгакова (обильное меню ресторана «У Грибоедова», которое показывает, что писателям МАССОЛИТа важно только телесное насыщение, а духовного в них не так уж и много: именно поэтому они не принимают Мастера), и у Гончарова: сытный, огромный пирог в обломовке, которым насыщались почти что неделю. Из этого следует, что с помощью образа еды можно показать гибель и развращение человеческой души, нарушающей христианскую заповедь, полную её аморальность и безнравственность.

Пища в обломовке отражают не просто состояние души героев, но и его мечты и представления о лучшей жизни, В «Собачьем сердце» автор использует образы еды как одно из средств создания образа героя, его характера, характеристики общества, в котором он живёт.

Образ еды используется не только для передания разрушения души человека. В романе «Мастер и Маргарита» с помощью образа масла, его запаха автор ведёт читателя от одной картины к другой, обращая его взор на нужные моменты, выстраивая в голове определённую цепь событий. Так образ еды выступает связующей нитью между частями повествования.

У Булгакова образы масла, вина проходят красной канвой через произведение. И если масло – один из связующих элемент некоторых частей произведения, то между вином и виной автором проводится аналогия, позволяющая раскрыть лучше черты общества и героев.

Так образ еды разными авторами используется для совершенно различных целей и играет неоднозначную роль в виде композиционного приёма. И по прошествию времени, авторы находят всё больше вариантов применения образов еды в композиции. Таким образом этот композиционный приём будет использоваться ещё долгие века, как один из самых ярких.

1. Список использованной литературы

Гончаров «Обломов»

Гоголь Н.В. «Мёртвые души»: Поэма. – М.: Худож. лит., 1985.

Булгаков «Собачье сердце», «Мастер и Маргарита»

В. В. Химич «Эстетическая активность образов еды и питья в произведениях Михаила Булгакова» эпикуреизма.

«На полу огромной грудой, напоминающей трон, были сложены жареные индейки, гуси, куры, дичь, свиные окорока, большие куски говядины, молочные поросята, гирлянды сосисок, жареные пирожки, плумпудинги, бочонки с устрицами, горячие каштаны, румяные яблоки, сочные апельсины, ароматные груши, громадные пироги с ливером и дымящиеся чаши с пуншем, душистые пары которого стлались в воздухе, словно туман».

Мне очень хотелось опубликовать этот пост ещё недели две назад - 24-25 декабря, но, к сожалению, не получилось. Ну, не дожидаться же теперь следующего года, правильно? Лучше в следующий раз приготовим что-нибудь ещё. Так или иначе, хочется поздравить всех с праздниками: католиков - с прошедшим католическим Рождеством, православных - с православным и всех в целом - с наступившим Новым годом. Пусть он принесёт вам побольше светлых моментов и получится содержательным и вкусным во всех смыслах этого слова.

Вообще, должна сказать, что мне импонируют многие «чужие» праздники. Я их почти никогда не отмечаю (тем более по всем правилам), но люблю наблюдать, как это делают другие, и радуюсь вместе с ними. Так и тут: я не католичка, но мне нравится следить за тем, как весь католический мир погружается в предрождественскую кутерьму. Конечно, у нас есть своё Рождество, но это совсем другой праздник, который к тому же в наши дни не является таким массовым. Католический же вариант, напротив, в связи с широкой популярностью отчасти утратил свой религиозный подтекст.

Кстати, у Диккенса Рождество тоже предстаёт отнюдь не религиозной датой: духи Рождества - это не какие-нибудь ангелы, а вполне языческие по своей сути создания. И этот праздник учит не поклонению какому-то конкретному божеству, а простым человеческим добродетелям, не зависящим от вероисповедания, - доброте, человеколюбию, отзывчивости и состраданию. Этим он мне и нравится. И этим мне нравится Рождество в подаче Диккенса.

Приведенная выше цитата, конечно, описывает утрированную картину, и я по понятным причинам не берусь такое соорудить 🙂 (Хотя, кстати, в русской литературе описания застолий в подобном стиле встречаются сплошь и рядом, и я пока понятия не имею, с какой стороны к ним подступаться.) Нам же сегодня предстоит бедняцкий рождественский ужин, но даже он может оставить равнодушным разве что совершенно пресытившегося человека. Потому что тут будет гусь, которого бедняки видят едва ли не раз в году - по случаю великого праздника, рождественский пудинг, который по иным поводам и не готовится, а также простые жареные каштаны, которые сами по себе не являются каким-то деликатесом, но отлично дополняют общую картину.

«Газовые лампы ярко горели в витринах магазинов, бросая красноватый отблеск на бледные лица прохожих, а веточки и ягоды остролиста, украшавшие витрины, потрескивали от жары. Зеленные и курятные лавки были украшены так нарядно и пышно, что превратились в нечто диковинное, сказочное, и невозможно было поверить, будто они имеют какое-то касательство к таким обыденным вещам, как купля-продажа».

«Лорд-мэр в своей величественной резиденции уже наказывал пяти десяткам поваров и дворецких не ударить в грязь лицом, дабы он мог встретить праздник как подобает, и даже маленький портняжка, которого он обложил накануне штрафом за появление на улице в нетрезвом виде и кровожадные намерения, уже размешивал у себя на чердаке свой праздничный пудинг, в то время как его тощая жена с тощим сынишкой побежала покупать говядину».

«В курятных лавках двери были еще наполовину открыты, а прилавки фруктовых лавок переливались всеми цветами радуги. Здесь стояли огромные круглые корзины с каштанами, похожие на облаченные в жилеты животы веселых старых джентльменов. Они стояли, привалясь к притолоке, а порой и совсем выкатывались за порог, словно боялись задохнуться от полнокровия и пресыщения. Здесь были и румяные, смуглолицые толстопузые испанские луковицы, гладкие и блестящие, словно лоснящиеся от жира щеки испанских монахов. Лукаво и нахально они подмигивали с полок пробегавшим мимо девушкам, которые с напускной застенчивостью поглядывали украдкой на подвешенную к потолку веточку омелы. Здесь были яблоки и груши, уложенные в высоченные красочные пирамиды. Здесь были гроздья винограда, развешенные тароватым хозяином лавки на самых видных местах, дабы прохожие могли, любуясь ими, совершенно бесплатно глотать слюнки. Здесь были груды орехов - коричневых, чуть подернутых пушком, - чей свежий аромат воскрешал в памяти былые прогулки по лесу, когда так приятно брести, утопая по щиколотку в опавшей листве, и слышать, как она шелестит под ногой. Здесь были печеные яблоки, пухлые, глянцевито-коричневые, выгодно оттенявшие яркую желтизну лимонов и апельсинов и всем своим аппетитным видом настойчиво и пылко убеждавшие вас отнести их домой в бумажном пакете и съесть на десерт».

«А бакалейщики! О, у бакалейщиков всего одна или две ставни, быть может, были сняты с окон, но чего-чего только не увидишь, заглянув туда! И мало того, что чашки весов так весело позванивали, ударяясь о прилавок, а бечевка так стремительно разматывалась с катушки, а жестяные коробки так проворно прыгали с полки на прилавок, словно это были мячики в руках самого опытного жонглера, а смешанный аромат кофе и чая так приятно щекотал ноздри, а изюму было столько и таких редкостных сортов, а миндаль был так ослепительно бел, а палочки корицы - такие прямые и длинненькие, и все остальные пряности так восхитительно пахли, а цукаты так соблазнительно просвечивали сквозь покрывавшую их сахарную глазурь, что даже у самых равнодушных покупателей начинало сосать под ложечкой! И мало того, что инжир был так мясист и сочен, а вяленые сливы так стыдливо рдели и улыбались так кисло-сладко из своих пышно разукрашенных коробок и все, решительно все выглядело так вкусно и так нарядно в своем рождественском уборе…»

Но вот заблаговестили на колокольне, призывая всех добрых людей в храм божий, и веселая, празднично разодетая толпа повалила по улицам. И тут же изо всех переулков и закоулков потекло множество народу: это бедняки несли своих рождественских гусей и уток в пекарни… В положенное время колокольный звон утих, и двери пекарен закрылись, но на тротуарах против подвальных окон пекарен появились проталины на снегу, от которых шел такой пар, словно каменные плиты тротуаров тоже варились или парились, и все это приятно свидетельствовало о том, что рождественские обеды уже поставлены в печь.

Во времена Диккенса это было распространённой практикой: в домах бедняков не было удобных больших печей, и они относили свои «полуфабрикаты» в пекарни, где их за небольшую плату подвергали термообработке. Должна сказать, что моё нынешнее жилище тоже не может похвастаться просторной духовкой, и перед тем, как отправиться на рынок за гусём, я даже измерила её на всякий случай, чтобы он туда точно влез. А то, конечно, пекарня-то есть непосредственно в нашем доме, но вряд ли в нынешние времена можно рассчитывать на помощь её сотрудников в таком деле, как приготовление приватного праздничного обеда, да ещё и из продуктов клиентов 🙂 К счастью, гусь мне достался небольшой, и в духовке он уместился даже с изрядным комфортом. Рассказываю по порядку, как это было.

Рождественский гусь

«Тут в комнату с визгом ворвались еще двое Крэтчитов - младший сын и младшая дочка - и, захлебываясь от восторга, оповестили, что возле пекарни пахнет жареным гусем и они сразу по запаху учуяли, что это жарится их гусь. И зачарованные ослепительным видением гуся, нафаршированного луком и шалфеем, они принялись плясать вокруг стола, превознося до небес юного Пита Крэтчита, который тем временем так усердно раздувал огонь в очаге (он ничуть не возомнил о себе лишнего, несмотря на великолепие едва не задушившего его воротничка), что картофелины в лениво булькавшей кастрюле стали вдруг подпрыгивать и стучаться изнутри о крышку, требуя, чтобы их поскорее выпустили на волю и содрали с них шкурку».

Ну, с варкой картофеля на гарнир, я думаю, все успешно справятся и без особых инструкций. Питер Кретчит потом разминал его с особым остервенением, чтобы подать на стол уже в виде пюре, но тут каждый волен поступать по своему вкусу. А вот запекание гуся, фаршированного луком и шалфеем, мы попробуем рассмотреть подробнее.

Во-первых, нам понадобится гусь, причём, конечно же, не умерший своей смертью, а невинно убиенный в самом расцвете сил. У нас едоков было мало, поэтому и гусь был маленький - всего 2,5 кг. На большую семью, конечно, нужна птица покрупнее.

Во-вторых, начинка. Тут, в принципе, вполне можно ничего не усложнять и обойтись базовыми продуктами: лук, шалфей и хлебные крошки. Я вот, пожалуй, в следующий раз обойдусь без чернослива: бес попутал его добавить, яблока было бы вполне достаточно. Получилось неплохо, но вкус чернослива ощутимо доминировал над остальными. Кроме того, шалфей лучше брать, конечно, свежий, но я такого не нашла - пришлось довольствоваться сушёным. В результате состав начинки у меня получился такой:

300 г лука
130 г хлебных крошек
150 г чернослива
1 яблоко
75 мл мадеры
2 ст. л. с большой горкой сушеного шалфея
1 яйцо

Но давайте обо всём по порядку.

1. С гуся срезаем излишки жира. Жир кладём на дно противня, в котором будет готовиться птица.
2. Самого гуся тщательно натираем солью и оставляем отдыхать на время, пока будем заниматься начинкой.

3. Лук, яблоко и чернослив режем не слишком крупно.
4. Лук пассеруем в растительном масле.
5. Добавляем к нему яблоки и чернослив и готовим, пока яблоки немного не размягчатся.
6. Снимаем сковороду с огня, всыпаем хлебные крошки и перемешиваем.
7. Добавляем резаный шалфей, перемешиваем.
8. Вливаем мадеру, разбиваем сюда же яйцо, солим и перчим, а потом снова всё мешаем. Начинка готова.

9. Набиваем ею гуся и кладём на противень спинкой вниз.
10. Связываем гусю ноги покрепче, подбирая и гузку, чтобы перекрыть фаршу все пути к отступлению.
11. Отправляем птицу в духовку, разогретую до 200 ºС. На приготовление моего гуся ушло в общей сложности около полутора часов. Где-то я видела рекомендацию рассчитывать время его приготовления таким образом: 15 минут на каждые 450 г плюс еще 15 минут сверх того. В принципе, у меня примерно так и получилось. В процессе запекания нужно время от времени поливать гуся скапливающемся в противне жиром или чем ещё. У меня это было так:
12. Спустя первые 30 минут я достала гуся из духовки, основательно полила жиром и отправила обратно.
13. Ещё через 30 минут снова достала его и слила из противня весь жир. Самого гуся полила на сей раз той же мадерой, что пошла в начинку, и отправила доходить до окончательной кондиции. Ещё на полчаса.

«Тем временем юный Питер и двое вездесущих младших Крэтчитов отправились за гусем, с которым вскоре и возвратились в торжественной процессии. Появление гуся произвело невообразимую суматоху. Можно было подумать, что эта домашняя птица такой феномен, по сравнению с которым черный лебедь - самое заурядное явление. А впрочем, в этом бедном жилище гусь и впрямь был диковинкой».

Итак, по истечении последнего получаса гусь был совершенно готов. И для первого опыта оказался, пожалуй, более чем неплох.

«Миссис Крэтчит подогрела подливку (приготовленную заранее в маленькой кастрюльке), пока она не зашипела».

Подливку каждый волен сделать по своему вкусу: у Диккенса нет никаких уточнений касательно её состава. Можно, например, использовать при её приготовлении гусиные потроха, обычно прилагающиеся к покупным гусям (не говоря уже о домашних). А у меня она была примерно такая:

4 ст. л. гусиного жира
3 ст. л. муки
200 мл бульона (у меня был куриный)
200 мл молока или сливок
Пара веточек свежего тимьяна

1. На сковороде (или в кастрюльке) нагреваем жир и обжариваем в нём муку до золотистого цвета.
2. Вливаем горячий бульон, тщательно размешиваем, чтобы не было комков, бросаем туда же тимьян и варим, помешивая, до загустения.
3. Добавляем молоко или сливки, перемешиваем и прогреваем. В конце извлекаем веточки тимьяна.

О, яблочный соус - это просто песня! Его я могу есть как самостоятельное блюдо, отдельно от чего бы то ни было.

500 г кислых яблок (я взвешивала уже очищенные и порезанные)
200 г воды
50 г сахара
Лимонная цедра

1. Яблоки очищаем от кожуры, удаляем сердцевину и режем крупными кубиками.
2. Помещаем в кастрюльку, заливаем водой и засыпаем сахаром. Сюда же кладем немного лимонной цедры.
3. Доводим до кипения и варим на медленном огне примерно 20-25 минут. Яблоки за это время станут совсем мягкими и практически разварятся в пюре.
4. Протираем яблоки через сито (заодно удаляя лимонную цедру) и остужаем.

«Марта обтерла горячие тарелки. Боб усадил Малютку Тима в уголку, рядом с собой, а Крэтчиты младшие расставили для всех стулья, не забыв при этом и себя, и застыли у стола на сторожевых постах, закупорив себе ложками рты, дабы не попросить кусочек гуся, прежде чем до них дойдет черед».

«Но вот стол накрыт. Прочли молитву. Наступает томительная пауза. Все затаили дыхание, а миссис Крэтчит, окинув испытующим взглядом лезвие ножа для жаркого, приготовилась вонзить его в грудь птицы. Когда же нож вонзился, и брызнул сок, и долгожданный фарш открылся взору, единодушный вздох восторга пронесся над столом, и даже Малютка Тим, подстрекаемый младшими Крэтчитами, постучал по столу рукояткой ножа и слабо пискнул:

Нет, не бывало еще на свете такого гуся! Боб решительно заявил, что никогда не поверит, чтобы где-нибудь мог сыскаться другой такой замечательный фаршированный гусь! Все наперебой восторгались его сочностью и ароматом, а также величиной и дешевизной. С дополнением яблочного соуса и картофельного пюре его вполне хватило на ужин для всей семьи. Да, в самом деле, они даже не смогли его прикончить, как восхищенно заметила миссис Крэтчит, обнаружив уцелевшую на блюде микроскопическую косточку. Однако каждый был сыт, а младшие Крэтчиты не только наелись до отвала, но перемазались луковой начинкой по самые брови».

Вот какой замечательный получился гусь! Но на этом праздничный вечер не заканчивается.

Рождественский пудинг

«…Младшие Крэтчиты завладели Малюткой Тимом и потащили его на кухню - послушать, как бурлит вода в котле, в котором варится завернутый в салфетку пудинг».

Да-да, речь идёт о знаменитом английском рождественском пудинге. Пожалуй, я давно не подходила к приготовлению какого-либо блюда с таким благоговением, с каким я приступала к реализации этого рецепта. Со стороны весь многочасовой процесс казался мне сродни не то какому-то языческому ритуалу, не то очередным алхимическим опытам. Но на деле оказалось, что всё довольно просто - по крайней мере, если чётко следовать инструкциям. Правда, я всё-таки не рискнула варить пудинг по-традиционному - в салфетке, а использовала более современную методику, распределив тесто по подходящим по размеру ёмкостям. Это позволило мне быть уверенной хотя бы в том, что конечный продукт будет иметь чёткую форму 🙂

Я готовила рождественский пудинг по рецепту : вы можете ознакомиться с оригиналом. В принципе, я практически ничего не меняла, только сразу вдвое уменьшила количество всех ингредиентов, а также перевела некоторые из них в более удобные для меня единицы измерения. Теста в итоге хватило на то, чтобы заполнить (не до самого верха) одну литровую и одну пол-литровую форму. А состав, собственно, такой:

168 г нутряного сала, натертого на терке (он же внутренний жир, околопочечный говяжий жир и т.п.) - думала, что это будет самый проблемный ингредиент, однако нашелся на ближайшем к дому рынке
113 г муки
1/3 ч. л. разрыхлителя
1 ч. л. смеси сладких специй: корица, кориандр, имбирь, гвоздика, мускатный орех (у меня получилось немного больше, чем задумано, как видно по фото, но пудингу это нисколько не повредило)
168 г свежих хлебных крошек (нарубила в комбайне очищенный от корки нарезной батон - не весь целиком, конечно же)
225 г коричневого сахара
½ ч. л. соли
225 г изюма без косточек
225 г кишмиша
225 г мелкого чёрного изюма (в оригинале - изюм сорта коринка, но я его что-то не нашла в продаже, в итоге заменила просто на темный изюм, причём довольно крупный, так что получилось не совсем аутентично)
1 среднее яблоко
30 г рубленого миндаля (я взяла готовый, нарезанный пластинками)
60 г засахаренных цитрусовых корочек (апельсиновые и лимонные), мелко нарезанных
Сок и цедра ½ апельсина
75 мл эля (можно заменить тёмным пивом или молоком)
45 мл виски (без зазрения совести округлила до 50-ти)
3 яйца

Да, что касается округления. Вы уж извините меня за прекрасные цифры вроде «168» - все мы понимаем, что совсем без погрешности так или иначе трудно обойтись и от разумного округления большой беды не будет (ключевое слово - «разумного»).

Чтобы не запутаться, я расположила продукты в списке в том порядке, в котором они добавляются в пудинговую смесь. Юлия в своём посте даёт полезную рекомендацию выписать их на бумажку и вычёркивать по мере добавления, чтобы точно ничего не перепутать. Я так и сделала, а также заранее подготовила и отмерила все продукты и составила их вместе на отдельный стол, что не только сделало процесс приготовления более наглядным, но и существенно его ускорило.

1. В большую ёмкость выкладываем измельчённое сало, просеиваем в него муку со специями и разрыхлителем, добавляем хлебные крошки и тщательно перемешиваем.
2. Всыпаем сахар и соль, перемешиваем.
3. Добавляем изюм всех трёх видов и натертое на терке яблоко (я его очистила предварительно). Перемешиваем.
4. Добавляем орехи и перемешиваем.
5. Всыпаем мелко нарезанные цитрусовые корочки и перемешиваем.
6. Добавляем апельсиновый сок и цедру.
7. Вливаем эль и виски, перемешиваем.
8. Взбиваем яйца в пену, добавляем в пудинговую смесь и ещё раз тщательно ее вымешиваем.

Теперь исследуем посудный шкаф на предмет емкостей, пригодных для варки пудинга. Я нашла у себя икеевкую салатную миску и пару бульонных кружек. Они мне показались наиболее подходящими по форме: пудинги в итоге представляли собой полусферы. Стопроцентной уверенности в термостойкости этих форм у меня не было, поэтому я, от греха подальше, подложила под них на дно кастрюль, в которых варились пудинги, по сложенному в несколько раз куску хлопчатобумажной ткани. Это не только изолировало посуду от непосредственного соприкосновения с раскалённым дном, но и обеспечило правильную атмосферу на кухне - читай: запах кипячёного белья - как будто пудинг и в самом деле варился в салфетке 🙂

«Запахло, как во время стирки! Это - от мокрой салфетки. Теперь пахнет как возле трактира, когда рядом кондитерская, а в соседнем доме живет прачка!»

9. Смазываем формы маслом и выкладываем в них тесто. В процессе варки пудинг немного поднимется, так что не стоит наполнять формы до краёв, нужно оставить немного места.
10. Закрываем форму куском пергаментной бумаги, и куском фольги и плотно завязываем эту «крышку» толстой ниткой - так, чтобы внутрь формы в процессе кипения случайно не попала вода.
11. Из той же нитки делаем петлю или что-то в этом роде, за которую можно будет вытащить форму из кипящей воды.
12. Ставим каждую форму в свою кастрюлю с кипящей водой. У меня вода доходила примерно до половины высоты форм. Закрываем кастрюли крышками и оставляем каждую кипеть положенный ей срок, по мере необходимости подливая горячую воду из чайника. Литровый пудинг нужно варить около 8 часов, для пол-литрового достаточно 5 часов.

«Но вот мисс Белинда сменила тарелки, и миссис Крэтчит в полном одиночестве покинула комнату, дабы вынуть пудинг из котла. Она так волновалась, что пожелала сделать это без свидетелей.

А ну как пудинг не дошел! А ну как он развалится, когда его будут выкладывать из формы! А ну как его стащили, пока они тут веселились и уплетали гуся! Какой-нибудь злоумышленник мог ведь перелезть через забор, забраться во двор и похитить пудинг с черного хода! Такие предположения заставили младших Крэтчитов помертветь от страха. Словом, какие только ужасы не полезли тут в голову!»

Кстати, в идеале пудинг едят не сразу, а оставляют его вызревать не меньше месяца. В таком случае перед непосредственной подачей на стол его необходимо снова погрузить в кипяток и проварить часа два.

Но, как мы понимаем, беднякам было сложно организовать приготовление столь сложносочинённого блюда загодя, к тому же непросто целый месяц бороться с соблазном и оберегать его от маленьких неизбалованных детей. Так что миссис Крэтчит варила свой пудинг непосредственно на Рождество, да и мы, вслед за её славным семейством, съели свой в тот же день, что он был приготовлен. А так как сравнивать нам было не с чем, нас вполне вдохновил и такой скороспелый результат. Но в следующем году, конечно же, нужно будет озаботиться варкой пудинга уже в ноябре.

«И вот появляется миссис Крэтчит - раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но с горделивой улыбкой на лице и с пудингом на блюде, - таким необычайно твердым и крепким, что он более всего похож на рябое пушечное ядро. Пудинг охвачен со всех сторон пламенем от горящего рома и украшен рождественской веткой остролиста, воткнутой в самую его верхушку».

Пудинг божественно хорош и сам по себе, но в идеале его нужно подавать с каким-нибудь соусом. Традиционный вариант готовится на основе масла и бренди - его рецепт вы можете посмотреть в ЖЖ у Юлии, по той же ссылке, что и рецепт пудинга. Вполне подойдут и обычные взбитые сливки. А мы ели пудинг с английским кремом.

Английский крем

3 яичных желтка
30 г сахарной пудры
300 мл молока
Кусочек ванильного стручка

1. Не взбивая, смешиваем желтки с сахаром.
2. Ванильный стручок разрезаем вдоль, вычищаем из него семечки в молоко, сам стручок бросаем туда же. У меня он был какой-то совсем мумифицировавшийся (не уберегла) - пришлось сначала немного прогреть в молоке целиком, а потом уже извлекать семечки.
3. Доводим молоко почти до кипения и вливаем в желтки (остатки стручка на этом этапе нужно из него достать). Льем тоненькой струйкой, активно мешая желтки, чтобы они не свернулись.
4. Переливаем эту смесь обратно в кастрюльку из-под молока, ставим на средний огонь и нагреваем, очень активно размешивая, пока она не загустеет. Смесь ни в коем случае не должна закипеть, иначе она станет неоднородной. Проверено печальным опытом: результат, конечно, будет съедобен, но это будет уже не английский крем. Так что не отвлекаемся от кастрюльки!

«О дивный пудинг! Боб Крэтчит заявил, что за все время их брака миссис Крэтчит еще ни разу ни в чем не удавалось достигнуть такого совершенства, а миссис Крэтчит заявила, что теперь у нее на сердце полегчало, и она может признаться, как грызло ее беспокойство - хватит ли муки. У каждого было что сказать во славу пудинга, но никому и в голову не пришло не только сказать, но хотя бы подумать, что это был очень маленький пудинг для такого большого семейства. Это было бы просто кощунством. Да каждый из Крэтчитов сгорел бы со стыда, если бы позволил себе подобный намек».

Жареные каштаны

«Но вот с обедом покончено, скатерть убрали со стола, в камине подмели, разожгли огонь. Попробовали содержимое кувшина и признали его превосходным. На столе появились яблоки и апельсины, а на угли высыпали полный совок каштанов».

Каштаны я тоже жарила в первый раз, но это, как оказалось, совершенно элементарно. За неимением камина сгодилась и современная кухонная плита.

1. На скорлупе каждого каштана делаем надрез в произвольном месте. Традиционно - крестообразный, но для результата это не очень принципиально, сгодится и один длинный надрез поперёк или по диагонали.
2. Выкладываем каштаны на сухую сковороду (желательно разрезом вверх), накрываем крышкой и ставим на небольшой огонь примерно минут на 20 (точное время зависит от того, насколько каштаны крупные).
3. Пересыпаем готовые каштаны в какую-нибудь более удобную посуду и сразу же пускаем её по рукам. Каштаны можно очистить, только пока они горячие, так что на небольшую компанию не стоит жарить очень много за один раз. Или сразу нужно подключить всех сочувствующих к их лущению, пока они не остыли.

Горячий напиток на основе джина

«Боб, подвернув обшлага (бедняга, верно, думал, что им еще может что-нибудь повредить!), налил воды в кувшин, добавил туда джина и несколько ломтиков лимона и принялся все это старательно разбалтывать, а потом поставил греться на медленном огне».

Я так понимаю, это своеобразный «глинтвейн для бедных» - дело ведь происходит в Англии. Тем более что в описании более богатого празднества упоминается как раз таки настоящий глинтвейн. В общем, если вы, в отличие от Крэтчитов, можете себе это позволить, лучше приготовить именно его. По нашим-то реалиям это выходит как раз дешевле! Но для полного соответствия книге ничего не стоит последовать диккенсовскому описанию. Если вы хотите, подобно героям, этим напитком увенчать вечер, то начинать его приготовление стоит, конечно, не до подачи гуся, как это сделал Боб, а одновременно с жаркой каштанов. Ну, при условии, что у вас дома не натуральный очаг, а современная плита.

1. Смешиваем джин с водой, подбирая пропорцию по своему вкусу. Но не переборщите! Всё-таки у джина достаточно резкий вкус и запах, который чувствуется даже при малых концентрациях. И в любом случае, я думаю, воды должно быть больше.
2. Добавляем несколько долек лимона (примерно по одной на порцию).
3. Хорошенько разбалтываем (я от души потрясла в шейкере, благо он у нас большой… но неаутентичный).
4. Переливаем в огнеупорную посуду и ставим греться на медленном огне. Нагреваем до максимальной температуры, но следим, чтобы ни в коем случае не закипело.

«Затем все семейство собралось у камелька «в кружок», как выразился Боб Крэтчит, имея в виду, должно быть, полукруг. По правую руку Боба выстроилась в ряд вся коллекция фамильного хрусталя: два стакана и кружка с отбитой ручкой. Эти сосуды, впрочем, могли вмещать в себя горячую жидкость ничуть не хуже каких-нибудь золотых кубков, и когда Боб наполнял их из кувшина, лицо его сияло, а каштаны на огне шипели и лопались с веселым треском».

«Это радостные дни - дни милосердия, доброты, всепрощения. Это единственные дни во всем календаре, когда люди, словно по молчаливому согласию, свободно раскрывают друг другу сердца и видят в своих ближних, - даже в неимущих и обездоленных, - таких же людей, как они сами, бредущих одной с ними дорогой к могиле, а не каких-то существ иной породы, которым подобает идти другим путем».